Лецик
Сейчас тебе кажется, что вас никогда не было. Тебя – наивного котёнка, её – юной львицы. Воспоминания – кадры цветного кино. Большелапый львёнок в офицерском кителе рассказывает что-то сдержанно, бросая на спутницу взгляды украдкой, стараясь выглядеть независимо, серьёзно. Набережная. Они сидят на скамейке. Она молчит. Смотрит под ноги. Улыбается краешком губ не поднимая глаз, будто зная какой-то секрет. Литые перила. Тёмная вода. Рука протягивает розу. Рука принимает. Она наклоняется к его плечу, шепчет что-то. Его глаза становятся больше. Взгляд – проснувшегося анимала. На другом конце набережной он видит пару прогуливающихся туристов. Массивный бегемот. Бросающий камешки с берега и наблюдающий за кругами с любопытством младенца многотонный носорог. Бегемот подмигивает львёнку издалека. Говорит. Носорог хлопает себя по животу звучно, вскидывает рог, хохоча шутке. Бегемот продолжает смотреть на льва. Они не носят оружия на виду, но несут чувство, что оно в любой момент может появиться. Проходят мимо. Бегемот роняет бычок на мостовую. Посмеивается чему-то бархатно. Львёнок смотрит на спутницу вопросительно. Она глядит в сторону. Её взгляд невозможно прочитать. Через неделю они встретятся снова – на съёмках. Там нельзя будет поговорить. Она взяла розу. Она взяла сумочку. Уходит вдоль берега по мостовой. Качается цветок в опущенной руке. Львёнок моргает, глядя вслед. Смотрит на скамейку: она что-то забыла. Разворачивает салфетку, исчерченную линиями: карта портового района. Доки. Склады. Отмеченное крестом здание. Дата. Время. Ползут вверх брови. Проходит день. Проходит ночь. Луна и солнце сменяются местами над городом. С утра он идёт по оживающему от грохота ящиков и криков носильщиков берегу к заброшенному складу. Она сидит на заборе, покачивая ногой. Смотрит на искрящееся от рассвета море. Замечает его и легко машет рукой, спрыгивает: совсем не та ледяная львица, что играет принцессу на съёмках «Девяносто Девяти Теней». В фильме столько воинов отстаивают дворец среднепланетарного царька и не могут сдержать натиск захватчиков. Семья царя мертва кроме его дочери. Слуги бежали или погибли. Воины больны неизвестной болезнью – разлагаются под лучами солнца, способны жить только в тени. Первый эпизод начинается с казни захваченного хайвмайндами гарнизонного врача – он продаёт им секрет источников воды крепости за жизнь. Хайвмайнды накачивают предателя ядом. Лопается его лицо. Истекают жидкостью раздутые руки. Они топят деформированное тело в источнике, питающем крепостные колодцы. Во втором – гибнет во время штурма заражённый генерал. Пневматический крюк цепляет броню, вытаскивает его на солнце: камера показывает, как тело мчится по песку и камням, сначала плотное, потом – разложившееся на волокна, похожее на тряпку. Остатки в кадре обращаются на золотом песке в дым. Солдаты начинают гнить и умирать один за другим. Валятся со стен. Роняют головы на оружие в дозоре. Вскоре их остаётся 99. Дочь царя покидает покои и занимает место убитого генерала, чтобы возглавить оборону. Она хороший лидер, но плохой военный. Понимая это, принцесса обращается к сидящему в темнице красному офицеру за поддержкой. Анимал, как и она, он заключает с ней сделку. Это в фильме. В реальности – она подходит к нему, улыбаясь смущённо и открыто впервые. Она говорит, здесь их не найдут. Говорит, море всегда нравилось ей блеском. Двое поворачивают головы в сторону искрящейся поверхности. Ветер треплет шерсть. Держась за руки, они идут к берегу. Спускаются по камням к кромке прибоя. Она поднимает ракушку и говорит, что съёмки – это не её мир. Она устала от них. Бросает ракушку в море, глотающее окаменелость без звука и ряби. Они идут вдоль линии прибоя. Он спрашивает, кто были те двое и почему она не хочет быть актрисой? Она вздыхает и пожимает плечами едва-едва. В её жесте фальш, и оба актёра это чувствуют. Кроме фальши – в нём есть неловкость. Стыд? Она останавливается и спрашивает, совершил бы львёнок подвиг ради… Она запинается. Опускает взгляд. Он поднимает её подбородок. В её глазах блестят звёзды: ради чего-то по-настоящему важного, продолжает она тихо? Он смотрит на неё открыто – он совершил бы. Тогда им нужно встретиться завтра здесь же. Кажется, она сейчас заплачет, но она берёт себя в руки: перед ним не девушка, что махала рукой с забора – принцесса, железная, сильная. Ей нужна его защита. Она не может ничего объяснять. Он начинает спрашивать что-то, хочет её успокоить. Кажется, она сейчас зарычит. Она вырывает руку. Завтра – здесь же после заката.
Когда он пришёл, она встретила сухим кивком. Внутрь складского комплекса – быстро. Её тон отчуждённый. Деловой. Она уверенно движется к чёрной на фоне звёздного неба складской громаде. Он идёт следом. Рука к кобуре. Достал пистолет. Его голос – тихий: стой, руки над головой. Она оборачивается. В её глазах испуг, неверие. Лецик, что… Подойди к стене. Медленно. Держи руки над головой. Понимание появляется на её лице. Оно становится странно спокойней. Кивнув, она начинает двигаться к складу. Он, держа её в прицеле, следом. Она говорит, он ментовская сука, а не анимал. Она говорит, от него разит следственным комитетом за сто километров, она была просто дура, влюбилась. Он говорит замолчать – деревянным не своим голосом. Он говорит, он солдат, а не гончая. Ему плевать на её дела за сценой, он не умеет и не хочет вынюхивать. Друг сказал ему, у него был странный сон. Она пытается рвануть в сторону, но он стреляет в землю. Она останавливается. Поднимает руки. Друг сказал: «Тебя похитят, Лецик. Ради выкупа. Из-за твоей семьи. Но в Союзе никто не будет платить выкуп за князя. Понимаешь? Никто не помнит об этом, потому что пока ты не попал в заголовки газет. А потом те, кому это положено – вспомнят. В итоге, они продадут тебя пиратам». Ты бы продала меня пиратам, любимая? Она кричит: выкрикивает два имени. Ты говоришь, что обычно не веришь в сны. Особенно в сны, рассказанные другом. Но этот друг – псиат… Двери склада взрываются грохотом и светом. Сначала светом: он вламывается в каждую их щель. Потом – щепками: грузовик разламывает их, как картонную коробку. Несётся прямо на тебя. Но сбивает её. Звук стоит у тебя в ушах до сих пор: как ударить селёдкой о столешницу с размаха. Она не успела даже вскрикнуть. С этого момента помнишь реальность так подробно, будто рассматриваешь фотографию: разбитая фара, смазанные от скорости покрышки, грязь на бампере, макака-водитель в фуражке, хлопающий по борту брезент. Ты выстрелил и бросился в сторону. Он крутанул руль не выпуская из жёлтых зубов сигарету. Борт грузовика взорвался автоматными очередями: он развернул машину, как разворачивают космический галеон, чтобы дать залп в дешёвой фантастике. Чавк пуль в мокрую землю, летящая труха из деревянного забора, крик охраны с соседних складов. Ты начал стрелять с земли, как во сне – не целясь, не думая, что будет дальше. Дальше был фонтан огня, обгорелые тела анималов, чья-то слепая очередь. Дальше были твои руки, перебирающие по земле, ты пополз, потом встал, побежал, поднял её за тёплые плечи, но голова откинулась безжизненно – помнишь струйку тягучей крови изо рта. Мёртвые глаза, глядящие в космос. Мир начал трястись. Лимонные фонари. Лица. Моргон в форме кричит на тебя, тряся ушами. Удивлённо смотришь на него: видишь брызги слюны и не слышишь не звука. Он размахивает пистолетом в широком жесте: догорающий остов автомобиля, тела, оружие в твоей лапе. Но ты не можешь понять, что ему нужно. Как он может кричать о чём-то, когда у тебя умерла… умерла. Сидишь, оглушённый.