Вежливо и неторопливо кивнув, Эстер приняла руку кавалера, ощущая как забился, затрепетал ее пульс. В горле мигом пересохло, а легкая улыбка коей должно было быть приличествующе-спокойной, была лишь жалкой плотиной на пути бурлящего потока чувств, так и норовившего вырваться на свободу беззаботно-задорным смехом.
Ноги стали как ватные, но вместе с тем англичанка чувствовала, как она словно бы взлетает, становясь невесомым перышком под мягкой лаской ветра. Идти, держась за руку мужчины, которого она видела впервые и даже не знала его имени, идти на танцпол было каким-то безумием, бывшим для ее спокойной и размеренной жизни чем-то сродни полотнам гениально безумного Дали. Она решилась, она сделала это, и само осознание собственной храбрости и порочности, равно как и чарующе-тонкое наслаждение от осознания того, что скоро случится, пьянили сильнее вина, туманили разум крепче сигарет.
Звонко отстучали дробь каблучки по гладкому полу, и вот они замерли друг напротив друга. В глазах юной леди можно было без труда заметить смесь страха и желания – но последнего было все-таки больше. Захваченная, очарованная с первых же нот, она, тяжело дыша, во все глаза смотрела на мужчину, ставшего на этот танец ее. Но вот словно солнце из-за горизонта медленно и уверенно поднимается его рука, и как земля принимает чистые лучи, так и Эстер опускает свою руку в подставленную ладонь. Грусть в глазах мужчины – такая глубоко спрятанная, такая, наверное глубокая, что девушка отчетливо понимает, что желает от этого танца не только наслаждения музыкой и движением, но и жаждет, чтобы эти тучи давней печали отступили.
Объятие. Такое, казалось бы, откровенное, столь непозволительно выходящее за грань. Но такое теплое, такое живое, такое… правильное. По всему телу Эстер пробегает легкая дрожь, когда мужчина идет прямо на нее, но она поддается, следует его движению. Она словно бы задеревенела, будто превратилась в статую: каждый шаг дается с неимоверным трудом, безвозвратно ушла вся грация и плавность, она словно бы механическая игрушка выполняет то, что положено, то, что идет от разума, но не из сердца.
Нет. Так нельзя. Так не правильно. «Господи, помоги!»: беззвучно шепчут пересохшие губы. На миг англичанка застывает, словно жена Лота. Прерывистый выдох. Закрываются глаза. Расслабляется тело, отбрасывая убивающее танец оцепенение, как отбрасывает бабочка кокон. Сейчас она не видит ничего, не знает ничего. Во всем мире осталась только идущая отовсюду музыка и надежные, уверенные и нежные мужские руки. И запах, запах живого человека, от которого хочется и самой быть живой.
И вот уже напряженность, косность в движении сменяется плавной, легкой походкой. Эстер отдается музыке, скользит по ней. Словно бы поймав волну, но уже она взлетает и опадает в такт, и, хотя и держится еще с некоторой долей неуверенности, но уже отпускает себя на волю из той клети, в которой привыкла быть.
Короткая пауза. Партнеры застывают. Миг – словно бы выдох после глубокого, сладкого поцелуя. Бьется бешено девичье сердце, а распахнувшиеся глаза смотрят на мужчину снизу вверх, полные искреннего, незамутненного восторга. Довольная, счастливая, забывшая обо всем англичанка улыбается, кожей впитывая каждую секунду восторга.
В себе она еще сомневается, а вот в партнере – нет. Очарованная, будто бы одурманенная, она с радостью следует за ним, вот уже изредка рискуя добавить маленькие, незапланированные движения – словно бы проверяя себя, словно бы добавляя в танец кусочек своей души.
Казалось, танец длился лишь несколько ударов сердца. Казалось, танго длилось целую вечность. И Эстер хотелось бы, чтобы эта вечность никогда не заканчивалась. Все было чуждо, все было внове, и гораздо прекраснее, чем она могла себе представить. Разгоревшаяся, раскрасневшаяся, восторженная девушка почувствовала, как ласково направляющий ее мужчина выписывает ее ногой полукруг – как мило! Она не могла, просто не могла позволить себе остаться в долгу. Миг – и туфелька коснулась ботинка. Миг – и нога девушки скользнула вверх, по ноге партнера – невысоко, но вполне ощутимо. Миг – и отлетела назад, чуть согнутая, чтобы следом вновь остановиться у ноги кавалера, но на сей раз – с противоположной стороны. Точка.
Замерев, англичанка открывает глаза, чуть склонив голову, мягко любуется партнером. А в душе – ангельский хор, катарсис. Когда мужчина чуть размыкает объятия, юная леди поначалу даже недоумевает – за что? ХосеМа, его зовут ХосеМа – красивое имя, одновременно сильное и нежное. А еще – он понял, что она англичанка. Мысли, абсолютно ненужные, такие лишние мысли мчатся со скоростью курьерского поезда. Но прозвучавший вопрос – словно станция. Не надо думать, не надо сомневаться.
Эстер не находит в себе сил ответить, словно бы забыла не только испанский, но и родной английский. Не веря своему счастью, она кивает. И потом, для верности, кивает еще раз. Неужто она не ослышалась, неужто они и вправду хочет продолжения?