 |
|
Панафидин зашел в это фотоателье совершенно случайно. просто проходил мимо, и длинный ряд карточек на витрине привлек его внимание. Почему бы и нет? В конце концов, что он еще оставит от себя, кроме кусочка картона и покосившегося креста?
С хозяином ателье он стал обсуждать тему войны в Европе. Помяните мое слово, вещал хозяин, все беды этой новой Антанты от того, что там пренебрегают опытом войны Чако. Эти напыщенные гринго слишком полагаются на пулеметы - мощные, но тяжелые и неудобные. То ли дело маленькие пистолет-пулеметы. Надежное, неприхотливое оружие. И только немцы вооружили свою пехоту такими вот удобными машинками. Потому они бьют всех, и даже Россию разобьют, вот только закончатся страшные морозы. Панафидин усмехнулся. Вытащив газету, он стал показывать фото воинственному владельцу. Немецкие солдаты шагали, сражались, радовались и умирали с маузеровскими винтовками в руках, можно сказать, его ровесницами.
И объяснил, что немецкое пехотное отделение - фактически, разжиревший пулеметный расчет. Именно пулеметы, а не сомнительные поделки под маломощный пистолетный патрон решают исход пехотного боя. И под занавес рассказал историю еще из той войны, когда 2 пулемета на флангах не дали пересечь 50 метров открытого пространства двум батальонам пехоты. Цепь за цепью, рота за ротой они вставали из окопов - и падали в грязь под горизонтальным свинцовым ливнем. Почти 1000 здоровых парней осталась лежать грудами гниющего мяса, висеть на кольях колючки, забивать воронки своими телами. Он, Панафидин, вполне мог остаться там. Но атаку отменили. Воспоминание об ужасающей плотности пулеметного огня прервало спор. Женскую тень, мелькнувшую рядом, Александр заметил, но не запомнил. Требовалось нечто большее, чем отменная фигурка, чтобы он обратил внимание на работницу ателье...
Неужели он опоздал? Художница встает и идет.. Идет к немцу. Но как, зачем, она же обещала танец. Невольно Панафидин ускорился. Видимо, немец его увидел и решил подстраховаться. Он схватил художницу, якобы обнимая ее. А на деле - готовясь закрываться ею от него, от Панафидина. Или просто швырнуть тонкую девушку навстречу ему, выигрывая секунды. Запаниковал немец, ой запаниковал. Видать привык, что будет идти по жизни под крыльями юнкерсов позади танков. Но так будет не всегда. Сейчас не май, и мы не во Франции! Но ты успокойся, никто в тебя не будет стрелять. Никто не будет устраивать драку. Пока не будет. Мы на нейтральной территории. Пока на нейтральной территории. Потому мир, немец, у нас пока мир. Хрупкий как стекло и обманчивый как молодой лед. Но мир. Когда Александр подошел совсем близко, художница высвободилась из невольных объятий. Немец заговорил. Драка? он говорит о драке? Полно! Офицеры не выясняют отношения дракой. Во всяком случае, настоящие. Это дети лавочников могу нацепить форму и думать, что они стали солдатами и офицерами. Это не так. Это далеко не так! Честь не передается с формой. Она воспитывается. А ты немец, как ты мог обнять незнакомку? Впрочем, что ожидать от гуннов? Да еще от гуннов-лавочников? Чести и доблести? Этикета? или чего? Потому Александр медленно обводит всех взглядом, с улыбкой на лице. Он спокоен. Напряженная испанка. В ней есть что-то знакомое или ему только кажется? Напряженный немец с его кабацкой дракой. Испуганная художница с раскрытыми настежь глазами. Помедлив долю секунды, Панафидин кивком головы приветствует всех - и берет за руку, за тонкую нервную руку ту, с которой он хотел танцевать. И медленно ведет прочь от ужасов войны, от скандалов. Туда, где музыка смывает всю боль, где нет наций и границ. Туда, где 2 вечные армии - мужчин и женщин - сходятся в бесконечных поединках. Правда итогом поединков редко становится смерть. Скорее - новая жизнь. Танго. Чарующее танго. Панафидин кладет руку на спину. Ноги выпрямлены, ритм уже почти пойман, еще мгновение - и шаг превращается в танец... Последний взгляд назад. Немец остался один? О чем он думает? что его тревожит? Александру вспомнился 1918 год. Когда яростно наступавшие войска кайзера как-то сдулись, растерялись и покатились обратно. Так и сейчас. Что случилось в те минуты, когда он шел сюда? Что? Но он никогда этого не узнает...
|