Ольбард проснулся спозаранку. Выкатился из мшистой ямки между корней, где притулился, как на перине, и принялся собираться в дорогу. Оставаться с этими людьми ему было незачем, и проблемы горожан его, по большому счёту, не касались. К тому же, в отличие от этой толпы бездомных, осиротевших существ, ему было, куда идти. Собственно, он уже находился, можно сказать, в прихожей собственного дома - Клыколесья. Куда набилась целая толпа гостей, кстати говоря, совершенно незваных. Ну да ладно, Ольбарду было не жалко. Однако, и изображать из себя благотворителя друид не собирался. У городского люда свои пути, а у него - свои.
Так бы он и ушел восвояси, наверное. Но тут его ухо уловило надсадный кашель. Детский. Простыл кто-то из малых, непривычный спать без стен и дверей. Ольбард попыхтел, повздыхал, и аккуратно подкрался к спящей под боком у матери девочке, подрагивающей под влажным от высыпавшей росы одеялом. Вытащил из складок своей хламиды корявенькую и тёмную, будто обгоревшую, палочку, вывалишуюся из чудо-сундука, и легонько коснулся ею светленькой макушки. Мягкий свет озарил кончик волшебной вещицы. Девочка тут же задышала легко, без хрипа. И внезапно открыла глаза. Ольбард прикоснулся кончиком пальца к губам - тихо, мол. И тогда девочка рассмеялась. Почему-то дети совершенно не боялись диковатого дворфа, даже наоборот, тянулись к нему. То ли в облике невысокого мохнатого существа что-то внушало им доверие, то ли ещё что - для Ворчуна это оставалось загадкой.
Тут, конечно, проснулась и мать. Пришлось объясняться, в чём друид никогда мастаком не был. А там и прочий люд глаза продрал. И у каждого нашлись проблемы со здоровьем. Мозоли, ушибы, головные боли, даже, простите Боги, прослабление задницы - со всем потянулись к Ольбарду. Он ворчал, хмурился, даже поругивался, но никому не отказал в помощи или совете. Какую травку приложить к больному месту, какие корешки заварить, какой грибок найти - всё дворф знал, не было у леса от него тайн по лекарской части. Ну а суровую его манеру, за которой пряталось отзывчивое сердце, фаендарцы хорошо знали, и воспринимали как некий ритуал.
Так Ольбард и не сумел втихаря раствориться в утреннем тумане, и, слово за слово, оказался на импровизированном военном совете.
Послушал.
Конечно его покоробило громадьё планов, выдвигаемых ретивыми горожанами. Он-то полагал, что беженцы потянутся подобру-поздорову к ближайшему Ниматесскому поселению, а не нацелятся обживаться в глухом лесу. От перспективы лицезреть таскающихся по Клыколесью деловитых горожан, у друида аж зубы сводило. Однако, поразмыслив, он пришел к простому выводу, что за ними-то непременно припрётся толпа хобгоблинов. А это уж, конечно, вообще ни в какие ворота не лезло. И друидское, и сугубо дворфское начала Ольбарда просто вскипели при мысли о бесчинствующих гоблиноидах. Такого, конечно, допустить было нельзя. Прикинув, что в одиночку армию зеленокожих ему не одолеть, а если гуртом, да с умом, то, как минимум, задницы им припечь можно очень даже бодро, он, скрепя сердце, выбрал меньшее из зол. Решился - поможет.
Дворф вклинился в разговор, и проскрипел:
- Уходить подальше - это дело, это надо. Лес укроет. Только не слишком глубоко, мда... В чащобе такое водится, что хобы добрыми соседями покажутся. Пожрут там, значится, ваших домоседов за милую душу. Помогу я вам, мда... - он запустил пятерню в бороду и хрустко почесал подбородок, - Покумекать надо, куда этот табор вести. А пока, ежели надо, могу чего по хозяйству пособить. Лекарским делом, или съедобного пособирать...