Сумрачный горделивый Петроград более не плакал, Лизочка! Нехотя разошлась густо-серая хмарь укрывшая небо, словно болезнь – была изгнана целительными ветерками, была изгнана далекой призрачной весной, красавицей этой нежной которой еще только предстояла народиться. Надеждой была изгнана проклятая серая хмарь – надеждой о весне, о лете, о том самом сезоне звенящем, который жил, царил и который наступит снова. Непременно же! Рыжее солнышко, такое болезненное, такое еще чахоточное и несмелое словно бы озябшее в этом бледно-голубом пруде неба, это самое солнышко погладило твою щечку Лизочка. Испуганное солнышко, еще пока болезненное будто бы школьник вставший с постели после длительной ангины. И Андрейка застыл рядом, угревшись ненадолго в этом моменте, словно ленивый кот на подоконнике.
А хорошо же, когда солнце!
И ваш дом совершенно особенный в этих охристо-медвяных лучах возвышается. Такой себе старинный сказочный дом, самый старый на улице, если верить семейным преданиям. Когда-то это были выселки дальние, когда-то, как и во всём Петрограде здесь царили болотища студеные, липкие, гнилые, комариные лужи. Стоял чахлый тонкий лес, такой себе лес, который невольно кажется проклятым и больным. Место это называлось в народе «Барашки», оттого что возвышенные чахлые островки соседствовали здесь с глубокими гнилыми прудьями, с этими-смолянисто черными зеркалами соседствовали надежные песчаные земли. Потом на задворки пришел город. Сначала победнее люд селился здесь, потом уж стали строиться купцы – разрастался город, засыпались болезные лужи – разный народ стекался сюда, разбойничий, шальной…
А потом уж начали строить Дом. Сначала худая изба – крепкая, надежная, распластавшаяся на земле деятельным гномом. Но а потом уж и улица пролегла мощеная пеньками, потом уж и дом перестроили, и название «Барашки» кануло в лето. Теперь уж старики об этом только знают, а ещё твой дядя знал, Лизочка. Теперь и ты знаешь, и Андрейку можешь научить, ежели есть твоя водя.
Теперь барашечья улица стала горделивой, пафосной, фонарями приукрашенной да элегантно-серыми домами своими. Если бы не было войны – ушла бы и серость. Но война перекрасила город, война вмуровала его в унылый монохромный саркофаг, раскрасив афишами и воззваниями: «Будьте бдительны, шпионы не дремлют!», «Опасайтесь отравляющих газов», «Смерть предателям и пораженцам!»
Вот рельсы, Лизочка. Кривоватые немного, да зато первые рельсы города. Люди толпятся на остановке, мальчишки выкрикивающие лозунги и гляди-ка, первый трамвай виднеется! Деятельная такая деревянная коробка движется сама собой, без лошадок. Силой жирных проводов перекрестивших небо покоряет рельсы.
А на крыше у него смешной крылатик сидит. Чем-то на Пифию похожий – такой же себе весь пернатый да возвышенный филин, а чем-то не похож – лицо у него миловидное да свежее. Совсем совсем человечье прямо же! Крылья за спиной широченные имеются словно у Провидицы, красивые синевато-голубые перья украшают существо.
Он нежно улыбается. Еще один претендент на дружбу.
- Лиза! О Лиззет! Я пришел чтобы тебя похитить, славная казет-та. Пойдешь ли ты со мной в мою страну, ведь я немного не мало Король своей страны, я славный ее древнейший государь. Пойдешь ли, я вопрошаю? Видит Древний, я велик, добр и хорош. Пойдешь ли ты со мной, о Красавица!?
…Приоткрыв рот осчастливленный Андрейка глядел на трамвай, а вот пернатого знакомца кажется не замечал. Зато Кроль видел, видел и злился себе наш полуоблезший ушастик. Череп его недовольно клацнул зубами, а гниловато-лысоватые уши «мистера» задрожали от негодования.
- Фр-фр-фр, тоффе мне король. Учтите, Лизза! Фы долшны найти Мел, непременно и обязательно сегодня, юнная леди. Но ф этим блохафтым мерфафцем вы разыщете только неприятности, мисс! Флуги Зеленого Короля ищут вас повсюду, милочка. Они рыскают словно крысы выспрашивая у теней - где, где, где эта деффочка желающая открыть закрытую страну!? Фр-фр-фр. Думаете, этот трус вам поможет? Назовите меня своим другом, и мы фмефте Уничтожим Проклятье!