Дождя за окном не было, а вот грохот дальних раскатов действительно оглашал ночь – что-то там взрывалось во тьме, пламенело, рассыпало алые гроздья искр, выжигая звёзды над городом. Багряное зарево окрашивало небо в цвет открытой раны, а тучи цеплялись за деревья, оседая на землю призрачной липкой влагой. Ваш роскошный район, впрочем, дремал кое-как: словно больной человек бредил он лунными видениями, мучился тяжкими пробуждениями и снова забывался горячечными красным сном. Если и взрывалось что-то, то рвалось оно там, на горизонте – на окраинах города, в кварталах бедовых и печальных, сползающих куда-то во мрак к фронту. Ба-бах! Бомбы, наверное. Или дальний гром. А может всё вместе: и бомбы, и осенний злобный гром, взбесившийся будто шальной пёс.
Ветер снова треснул хрупкое стекло с силой и жестокостью, а потом вдруг унялся как-то разом, оставив дрожащий этот, измученный непогодой дом в покое.
И осталась тогда ночь и притихший сверху гость – незнакомец, переставший швырять предметы на чердаке, переставший клацать когтями и пускать воображаемую слюну. Он притих, скукоживаясь до размера сновидения – спрятался, растворившись в ничто.
Видение? Действительно приснилось?
Тишина навалилась. Стало слышно как идут часы - ток, ток, ток - медленный отчет ползущего времени, единственный живой звук в целом Петрограде, как будто бы...
Только жирные купидончики на стенах. Только прекрасные равнодушные статуи.
Дядя рассказывал, будто бы в иные времена здесь гремели балы и красивые дамы бродили по комнатам шурша кринолинами: высокие прически, томные улыбки, глубокие вырезы платьев приоткрывали женскую грудь – вальяжно колыхающуюся себе грудь цвета заварного теста, с крохотными бисеринками пота на чистой коже.
Дамы пили шампанское и закусывали клубникой со льдом – столы ломились самой прихотливой снедью и никто не обращал на это изобилие внимания, мороженное в те времена никого не удивляло, а пирожные привозили из далёкой Франции, со смехом скармливая это блаженство своим собачонкам…
Вот бы сейчас так!
Эта сторона дома принадлежала древности – застыла в тех счастливых временах, когда богатство было вопиющим. Кричащим. Безрассудным да Чрезмерным! Когда оно взрывалось золотом, ангелами, венками нарочито-сентиментальных цветов и высокими ароматами fleurs d’orange, украшавших волосы и платья самых изысканных столичных Невест. Этот хрупкий аромат и сейчас здесь ощущался. Игрался в прятки. Манил. Словно призраки всё ещё танцевали в опустевших залах, будто бы не думали они о войне, застыв в вечном своём безвременье.
Дядя не желал чтобы ты боялась Дома, Лиза. Впрочем, он бы никогда не позволил поселить тебя здесь одну. Славный добрый дядя.
И вдруг звук!
На другой стороне нежилого крыла, медленно приближающийся к твоей комнате, ЗВУК! Шарканье когтей и сдавленный сиплый рык. Кто-то крадется к твоим неприкрытым дверям, Лиза. Незапертым-то дверям. Ибо кого здесь бояться, от кого ставить запоры? Даже противный Андрейка, твой «братик», никогда сюда не захаживал: мальчишка боялся призраков, к счастью для твоей скромной персоны.
Нееет, здесь некого бояться. Большие дверные створки, украшенные позолоченными лилиями да розами, были закрыты чисто символически, а кто-то шел сквозь череду помпезных комнат, коридоров, лестниц, двигаясь к одинокой девочке. Не быстро. Но и не слишком медленно. Отшвыривая мебель с дороги. Клацая острыми когтями.
Вообще-то. Хватит времени чтобы убежать в другую смежную комнату, или спрятаться под одеялом, а может быть даже встретить Гостя у порога. Возможно, попытаться закрыть чахлый замок утомленный временем? Надо только принять решение, Лиза.
Даша, кажется, желала убежать. Крохотная глупенькая кукла с детским разумом. Чего она хотела для своей хозяйки, прижимаясь к ее горячему телу? Разумеется, добра.
«Бежим бежим бежим!» - могла бы сказать миленькая эта Даша, разучившаяся открывать один свой глаз. «Что может придти хорошего во тьме, Лиза? Нам надо убегать. Убегать и снова убегать. Что нам опасности, когда у тебя такие чудесные ножки? Что нам мертвецы, когда ты можешь закричать так громко да восхитительно?»