Сначала ничего не происходило. Потом трава вдруг зашевелилась, и с завораживающей неспешной быстротой из земли полезли к солнцу упругие стебли. Плавно и незаметно, основательно, ожидаемо, но от того не менее чудесно - они тянулись всё выше и выше, пока не окрепли, не превратились в стволы деревьев, заняв добрую четверть Арены.
Туман наполнил новорождённую рощу, и из этого тумана, густым молоком изливающегося из невесть откуда взявшегося подлеска, стали выступать фигуры в белых одеждах. Ласомбра сразу узнала Алехандро - по походке, по манере держать голову, задрав подбородок и слегка откинув назад, так что уши назад падали - у другого кого бы и шея вывернулась, и выглядел бы смешно, но не у него. Бросилась к нему, повисла на шее, рыдая. Алехандро недоумённо смотрел вокруг. "Неужели ты тоже умерла, любимая?" - был его первый вопрос.
Пока Ласомбра пыталась, глотая слёзы радости, сбивчиво объяснить всю хитроумную механику боёв и воскресений, стали подходить остальные. Некоторые были ещё молодыми совсем - вот Ансельмо, едва семнадцати, его егеря подстрелили в спину. Вот Измаил - широкий хромой великан с оборванными ушами, который остался прикрывать отход из Жёлтой Долины. А вон та девушка - уж не Мора ли, изнасилованная и убитая монахами Тамары? Их было много, высоких руманок и руманцев, павших, чтобы Ласомбра могла идти, или просто погибших у неё на глазах, но, конечно, тут были далеко не все. Только те, память о которых была достаточно отчётлива и тверда, о ком более всего плакали и скорбели соратники, кого вспоминали не единожды после их смерти у походных костров и у каминов замков. Всего двести тридцать семь, как потом оказалось - считая Алехандро де Сантино.
Что было потом на Арене - всякий может догадаться - была радость, и пир, и потом ещё один пир, и дивные зрелища, которые явить способны только боги, и все Чемпионы Арены были воскрешены для великого банкета, отмечающего окончание удавшихся Игр. Не обошлось без драк - такие уж эти Чемпионы, всё больше горячий народ, вспыльчивый. Празднество шло семь дней и семь ночей без перерыва, но всем участникам оно не казалось долгим, никто не уставал, не нуждался во сне и не мог упиться до бесчувствия, что некоторых пьяниц со стажем весьма рассердило. Впрочем, когда они стали жаловаться, Бахус дозволил вину валить с ног, но только если участник пиршества сам во всеуслышание об этом попросит.
Что же потом произошло с Ласомброй и Алехандро, не столь очевидно. Жестоки годы войны, и нет их хуже - кроме тех лет после войны, когда уже нет места даже рассказам и легендам о доблести, и которые пережившие стараются забыть, как худший кошмар. Жестоко это время и к высоким и к низким, и к победителям, и к проигравшим, и мало бывает исключений. Чем дальше ужасный призрак войны уходит в прошлое, тем меньше привечают былых героев - они вовсе не те, кого радостно слушать в шатком мире скудной еды и тяжёлой работы, они слишком напоминают о недавнем ужасе, словно свежие могилы. В конце концов, они и сами стараются прятаться и скрывают имена, словно совершали не подвиги, а нечто постыдное (как, собственно, частенько и бывало). Потом, когда подрастёт новое поколение, не знавшее войны - о, тогда героев будут чествовать вновь. К тому времени, правда, мало их останется в живых, а ещё меньше - захочет выставлять себя напоказ.
В нашем случае, однако, всё усугублялось тем, что Алехандро был наказан Императором-Меченосцем именно как возможный конкурент. Да, в этом ещё одна напасть для героев - для правителей ты становишься не просто ненужным, а и опасным. Увы, воскрешение никак не заставило Алехандро забыть о мести, как не могла забыть о ней Ласомбра. Император, впрочем, тоже не дремал - через полгода после возвращения героини в синем на север были посланы войска с приказом арестовать обоих.
Несомненно, приказ был бы исполнен, но Ласомбру предупредил Вещий Олень, и она скрылась в нежданно явившейся рядом с замком туманной роще. Эта роща затем стала их домом на долгие годы - таков был последний подарок Нацрата. По желанию Ласомбра могла переносить её в любое место в весьма обширных старинных владениях своего рода, и никакие войска с таким козырем ей были не страшны. Что было дальше - очень долго рассказывать - пожалуй, для этого нужна отдельная книга - довольно толстая притом, и местами скучная.
Скажем лишь, что героине посчастливилось дожить до тех времён, когда роща стала просто местной достопримечательностью, и не было нужды более прятаться либо скрываться, а над камином в её новом поместье в глубине волшебной рощи висел тот самый портрет Ласомбры и Пса кисти мастера Ли Нуха, что был сделан демоном в золотое время Великих Игр в Ровно, Твердыне Богов.