Вернувшись на арену с тренировочного поля, руманка быстро узнала, каких именно противников для нее запасла судьба. А узнав - почувствовала себя тварью грязной и ничтожной.
Такого расклада следовало ожидать. Даже не так - это должно было быть очевидно любому, чьи мозги не были затуманены трын-травой. Нужно было тренировать Ойстр левой рукой, по крайней мере - ведь плох тот учитель, что не готовит ученика к опасностям, которые на самом деле встанут у него на пути. Очень может быть, что (вопреки статистике) каждый враг, с которым сатирессе придется столкнуться до конца жизни, окажется левшой.
В голове всплывали варианты дальнейших действий. Отказаться от боя нельзя - это будет неуважением к противнице. Поддаться, даже тайком - равносильно самоубийству. Суицид, сколь бы праведным или священным он ни был - претил Ласомбре. Когда-то, связанная в повозке, крошечная девочка со смешными крашенными в синий цвет кудряшками, она выбросила в ночь колечко-саморез. Позже, лежа в горячей ванне, будущая (и неслучившаяся) маркиза Эскарабьяхо отложила в сторону стилет с рукоятью в форме слоника. Сегодня, героиня в синем наденет свою кирасу с эмблемой срединной армии - и покажет противнице жесткую силу.
Даже если отбросить в сторону глупое упрямство, руманка не могла позволить себе умереть до того, как Император-Меченосец окажется в безопасности. В той горячей ванне, ей пришло понимание. Другие воины, выпивая через слезы чужую злобу, заболевали и страдали, прикованные к постели: но не она. Слезы, выпитые за годы боев, вся эта боль, вся ненависть, накопленная десятками тысяч застывавших глаз - никогда не заражали тело Ласомбры, потому что впитывались точно в сердце.
Оскверненная таким образом, предстань душа героини перед судом, который определяет место следующего рождения - она бы разрубила Великого Судию, перевернув затем его черный трон. Из базальта и кости, она сплела бы себе новое тело, чтобы одним сокращением чудовищного бицепса рассечь завесу, разделяющую миры живых и мертвых. В этот момент, победоносный император услышал бы звук, похожий на детский плач - будто бы доносящийся одновременно отовсюду. Дымящийся шар пустоты образовался бы над его постелью, чтобы выпустить на свободу сотни тысяч изголодавшихся ворон. Пока чешуйчатые изгибы нового тела Ласомбры пересекали бы границу между мирами, взгляд Императора-Мечника успел бы заметить лишь отблеск истинного величия Драконицы, прежде чем его собственное тело обернулось пеплом. Затем, омытая слезами чернейшего гудрона, Ласомбра разверзла бы тридцать шесть своих зубастых пастей с целью исполнить Песнь, что Завершит Мироздание.
...А ведь по сути, Император (на тот момент Король) ничего предосудительного не сделал: просто свершил правосудие. Холодное, равнодушное, непредвзятое правосудие, которое когда-то побудило Ласомбру поддержать именно этого кандидата на престол. Так почему же она не может забыть о своей ненависти? Почему не может выкинуть из головы наполненные безумной яростью глаза глупого Алехандро?
Несмотря на овладевшую Ласомброй тоску, слепая пальце-носовая проба показала, что ее тело спокойно и готово к бою. Открыв глаза, руманка тепло улыбнулась покрывшейся броней противнице: ту ждет достойное испытание.
- Жнец, - ответила служителю героиня в синем.