Сладостная феерическая боль вонзалась в череп, как будто она вновь ребенок, а душу и тело истязают жестокие мастера теневого искусства. Нельзя стать марадером, если не прошел самую жестокую школу, где послушницу бьют, унижают, топчут, режут, а потом исцеляют и все происходит по новой пока они окончательно не теряют рассудок, превращаясь в безумного жестокого монстра. Позже теми же методами тренируешь молодняк. После имеешь право требовать к себе уважение.
Уважение! Ха! Яркий блеск в глазах наемника свидетельствовал, что ее слова ударили метко, но неверно. Однако, если бы полукровке с оказией передали, что наемник не хочет ее убивать и извиняется, то она бы развеселилась. Айлвин разбиралась в гуманойдах. Этот мужчина с каменным сердцем. Внутри лишь пустота и себялюбие, иначе бы он самостоятельно проявлял подобные чувства. Иначе бы в ее адрес не летели срамные слова, потому что никакой симпатии в помине нет. Пуф! Выдумка! Брехня!
Но сейчас полукровка стояла скованная, как тряпичная кукла для отработки ударов. Лилась кровь. Ее кровь. Ошметки кожи. Зубы. Да, какая-то их часть. Было чертовски больно! А ведь она знала, что наемник перехватит второй рукой лезвие фламберга, чтобы сделать быстрый выпад, потому что иначе это не выйдет. И все происходит слишком быстро и неправильно. И лезвие фламберга скочит с одной стороны ствола на другой, точно это пляшущее копье, а не двуручный меч.
И вроде все на этом должно окончиться, но вставки в доспехе непробиваемые. Молния удивления отрезвляет разум, вырывая из тумана боли. Адамантин? Но она никогда не вплетала адамантин в доспех! Слишком тяжелый. Злость на происходящее поглощает боль. Малость, которая позволяет продолжить сражение. Как же она ненавидит всех жриц за боль и унижения. И каждого, кто подвергает ее подобному. Айлвин задается вопросом, что она сделает, если умрет? Этот вопрос как второе дыхание. Как памятка зачем и почему она сегодня здесь и сейчас.
Свободная рука опускается в заросли подлеска, сжимаясь на чем-то, словно в надежде отыскать второй клинок. Одновременно с тем берет низкий старт, получив опору. И швыряет находку в лицо наемнику. Но только для того, чтобы отчаянно ринуться в ноги. Наверное, чтобы расцеловать сапог, после того как украсила зеленую листву алыми каплями, белой шерстью и теперь неприглядными кусками щеки. Где-то еще и слегка заостренное ухо валяется...