Покосился Никодим на подсевшего коротышку. И, взгляда не отводя, начал рыцарю отвечать:
- Грехи, брат! Грехи - вот единственная напасть, меня страшащая! Живут люди! Манер не знают, - тут, наконец, отвёл и на сэра перевёл. Вздохнул: - Развратничают. Ложным богам молятся, да за монету звонкую матерей продают. Я давно путешествую, всякого навидался. Страдает человечество, спасения, искупления, всепрощения просит. Да только Спаситель всё не возвращается. Ну, значит, на моих, смиренного Его слуге, плечах крест. Стоит того, думаю, - кивнул. Да пивка хлебнул, залпом кружку опорожнив. Вытер рукавом губы.
- А меня выбрали, потому, наверное, что я лучший воин священных побоищ. Где поход какой - крестовый там или просто неверных "огнём и мечом" обращать, туда меня зовут. Я щитом и булавой верной, - ухмыльнулся, да рукоять "утренней звезды" погладил, - врагам веры мозги вправлять обучен. Кстати! - прищурился вдруг. - Я ведь ни о тебе, ни о кайле этом в ризе тоже не слыхал. Иерусалим брал?