Жизнь, жизнь… Вокзал, люди, поезда, случайные пассажиры. Встретились - расстались. Сегодня лучшие друзья в тесной реальности купе, а завтра уже чужие люди. И кто его знает? Быть может послезавтра в этой пестрой толпе, вдруг пересекутся ваши пути снова, как пересекаются параллельные друг другу, не пересекающиеся в общем-то рельсы. А глянь вперёд – стрелка! И разные дорожки, судьбы и миры вдруг превращаются в единый путь, - бескрайний и бесконечный словно небо над головой.
Пу-ть.
И люди! Люди тоже становятся одним: как две сошедшихся железнодорожных колеи вдруг сливаются в единое целое.
Эх, Жизнь. Бука, злодейка, чаровница, баловница, игрунья, капризница и одна единственная, такая вот жизнь. Похожа на вокзал и одновременно похожа на поезд: мчится себе вперед и не остановишь ее, а там дальше? Может новые рельсы да новый состав, а может новая станция?
Быть может, место для отдыха, то самое, где перевести дух и отдохнуть как следует – помыться с дороги скажем, погреться под ласковым не Петербуржким солнышком. В нездешних краях, в нездешние времена, под нездешними пальмами…
…Ну, это железнодорожные размышления, высокие размышления навеянные этими тревожными лужами, мокрыми путями да неярким освещением на платформе – тем самым тусклым освещением что лишь подчеркивает абсолютность тьмы. Навевает эта нарочитая тусклота мысли об осени и желтом увядании, о том что скоро зима и мрачный даже летом Петербург, сделает ещё серее. Ещё жёстче. В темноте всегда хорошо думается о плохом, или о пространном или просто, о чём-то странном и далёком: скользи себе мыслями в ночь, будто кораблик бумажный по луже. А впрочем, кхм! Мы же о поездах здесь речь ведем, а вовсе даже не о кораблях: не о морских кораблях, и уж тем более не о космических!
- Хе-хе-хе, холодненько. Замечательно ять холодненько, - смешливый паренек пристроился рядом с Машей, подпрыгивая на своих двоих. – Словно дома, но у нас холоднее. Хе-хе-хе.
Был низкоросл, улыбчив и весел на вид этот парень: костюмчик на нем, узкий галстук, блестящая радостная булавка смеется Маше в лицо. Дул на свои озябшие руки этот паршивец, и вызывал некое чувство тревоги… Странный паренек, живой очень на вид и будто бы... полупрозрачный? Поезд настоящий, огни, станция, невыносимый этот дождь. А паренек наш шустрый, он отчего-то размытым казался, отчего-то взгляд к себе приковывал и… и…
И в носу вдруг начало першить, наверное простуда подкрадывается. В висках у Маши шевельнулась легкая серебряная боль – не та боль что прямо-таки БОЛЬ. Скорее добродушный и неопасный призрак мигрени. Надо бы выпить кружку чая, закутаться в теплый плед и что там дальше по ми-ми-ми программе? Врубить видео с котятами или поглядеть какой-нибудь голливудский, розово-романтический фильм. Мороженку из холодильника достать, столовой ложкой зачерпывая это молочноее восхищение. Или шоколадкой похрустеть, чтобы фольга и прочие радости - ломать эту прелесть с громким щелканьем, вдыхая жирный запах какао.
- А спорим, у него ничегошеньки не получится? - странный парень указал пальцем в сторону одинокой фигуры, решительно направившейся к другому вагону. - Неа… Зря старается. Я это самое… как у вас говорят? Хе-хе-хе. Ва-н-г-ву-ю. Ему сейчас дадут взашей. Хе-хе. Компания. А правда, это очень странно, что названия у этого поезда совсем нет? – парнишка подошел теперь уже совсем близко к Марии, ткнув пальцем в сторону Экспресса. Сначала на мужика показал, двигающегося судя по всему на разборку с проводником, затем на сам поезд.
- Такой дорогой, лаковый уютненький, милый. Замечательный, один единственный сэр Поездище! Но где его названьице, где-где-где оно потерялось, спрашиваю я?
И покуда Маша страдала от легенькой мигрени, кричала в темноту и ловила на себе осуждающие взгляды остальных «обезвагоненных» пассажиров - ну не любят у нас в народе, когда кто-то выпендривается и требует инозёмного какого-то там сервиса. Покуда Маша слушала тишину в ответ и купалась в безмолвном осуждении толпы, мужчина-бунтарь дошел до следующего вагона.
Это был седьмой вагон. Это был очаровательный проводник седьмого вагона с мрачным лицом упертого дегенерата, в темно-синей форме проводника и форменной же фуражке. У дяденьки имелся галстук в косую полосочку, но не имелось бейджика, зато на лице было надето великолепное выражение: – «Я ненавижу свою работу и любого говнюка, который станет тыкать меня носом в мою грёбанную работу!»
Проверив билет у какого-то сероликого парня и пропустив его внутрь, мистер «Я ненавижу свою работу» отрицательно покачал головой.
- Нееет, - злорадно растягивая слова, смакуя их и наслаждаясь каждой буквой, разжевывая их прямо-таки как жвачку, произнёс этот добряк. - Н-не положено, нь-не-ельзя, жди-и-ите - отрицательно покачал головой.
...
Налетел ветер. Похоладо. Дернулись алые лужи отражающие в себе багряный поезд – словно брызги крови, пошли рябью на ветру. Жирно-алые, вопиюще смолянистые кляксы! Неприятненько сделалось на улице: потускнели фонари, совсем уж тоскливо и невыносимо взвыл ветер, будто бы женщина, заголосил где-то далеко-далеко. Криком человечьим, отчаянным жутким воплем - «Аааа!» Теряясь среди этих железных дорог.
Игорю вдруг ЧТО-ТО показалось, но попробуй улови что… Когда так холодно, а дождь нет-нет да и залетает под навес, швыряя капли студеной влаги прямо в лицо.
- Брррр бррр брррр, - шумно встряхнулся маленький Весельчак рядом с Машей. – Этот ветер был похож на крик. Занимательненько как! Мне показалось, будто это был вопль: «Неееет». Хе-хе-хе. Красный поезд поезд без названия и ветер, который кричит «нет». Хорошее начало истории. Ага!