Если Улеф и уяснил что-то по поводу глобальных законов мироустройства за свою не особенно долгую, но богатую на события жизнь, так только то, что эта самая жизнь — злобная сука, стремящаяся нагадить при любой возможности. Причем способная преуспеть в этом даже в, казалось бы, самой беспроигрышной для тебя ситуации. Вот и сейчас так же. В один момент он, практически безболезненно приняв хитрый удар на наплечник, переходит в контратаку и готовится, наконец, сокрушить срaный костяк, а в следующий их против скелета двое, но драться это почему-то только мешает, а немертвая тварь еще и в атаку успевает перейти. Не иначе проклятый пляж мертвяками как-то подыгрывает.
Можно, конечно, было отступить в сторону или намеренно замешкаться, позволив пришедшему ему на помощь Рене в одиночку отбиваться от скелета-рыцаря, а самому подождать удобного момента и ударить вражине в спину, но это был выбор старого Улефa. Того, которому наплевать на влезшего в схватку товарища. Того, от которого он так стремился убежать, что оказался в итоге в возглавляемом зомбаком-людоедом отряде смертников в, мать их, чумных землях.
— Ну все, мудила, ты огребаешь, — зло прошипел Верный, шагая навстречу трупаку, и, несколько запоздало осознавая, что это, возможно, последние его слова.