Дезертир попытался было отвести полакс в сторону, но раны, усталость и кровопотеря давали о себе знать, поэтому сначала Улеф без особых проблем разрубил ему предплечье ведущей руки, превращая конечность в безжизненную плеть, а потом, на обратном ударе еще и перекошенное от шока лицо. Естественно, все время при этом улыбаясь. Вместе с ним своих противников добили и остальные охотники на чуму, и в лагере вдруг стало настолько тихо, что его собственное сердце, колотящееся изо всей дури, показалось наемнику полковым барабаном, возвещающим о быстрой и не особенно сложной победе. Оглядывая поле боя из-под полуприкрытых, словно у кота, обожравшегося сметаны, век, Верный почти надеялся, что кто- нибудь из бандитов вновь оживет, но вторая смерть тут, похоже, была таки последней.
Выслушав приказы и то, что у имперцев, наверное, считалось похвалой, Улеф первым делом отыскал в грязи и тщательно протер опрометчиво брошенный револьвер, сменил отстрелянные патроны и с недовольным бурчанием прихватил за ноги ближайший труп. Не забыв, конечно же, сначала пройтись по его карманам. Еще было бы неплохо обыскать палатки, в которых, если верить лидеру дезертиров, находилось "все добро", но туда уже вроде двинул усач Ламбри, не выглядящий особой крысой, несмотря на столичные замашки.
— Раны бы медом замазать, — походя пробурчал наёмник, волоча практически безголовый труп мимо развернутой колдуном штопальной станции. — Мед все дерьмо из нее тащит и заразу внутрь не пускает. А спирт лучше внутрь принимать, ибо все в теле связано.