Жизнь над Артуром Фоминым попросту постебалась. Точнее смерть… ну, и жизнь тоже. Казалось бы, ты только-только задыхался, и вот, тебя уже потрясли за ножки, запихнули пальцы в рот, и ты снова дышишь. Дышать-то ты дышишь, да вот только при этом всё своё возмущение не можешь выразить даже матом. Язык слушается плохо. Голова не поднимается. А глаза видят какую-то дичь… в общем, похоже, кислородное голодание вызвало необратимые повреждения мозга.
Возможно… возможно, так и есть. Мозг скармливал Артуру последовательную чушь. Бред сумасшедшего. По мнению мозга, он был не каким-то коматозником, а младенцем. Окружали его высокие потолки, светлые стены, большие красивые окна, а так же женщины. Много женщин в старомодных платьях. Кто-то в длинном сером платье с передником и в чепце. Кто-то – в богатом платье с корсажем. И все говорят на незнакомом языке.
Быть коматозником было дико скучно. Просто лежишь, мочишься под себя, да наблюдаешь то, как остатки мозга интерпретируют суету врачей, превращая совещания в сюсюканья. Хотя, на самом деле, был забавный момент, когда на глазах у коматозника одна баба в богатых одеждах прописала пощёчину другой бабе, в одеждах попроще. Было здорово. Он рассмеялся. А дальше произошло то, что заставило стройную теорию про коматозный бред треснуть. Богатая баба усмехнулась, от души прописала ещё одну пощёчину бедной бабе и… посмотрела на него, проверяя, засмеётся ли он. А он не засмеялся. Только уголок губ дёргался.
Он стал последовательней. Начал изучать аспекты происходящего. Например, он специально ударился своей ручкой о край кроватки и… было больно. Нет. Нет-нет-нет-нет!!! Не может того быть! Это не сон! Это не бред! Значит… значит, что тот факт, что внизу попросту отсутствует то, что должно быть у всех мальчиков – это НЕ часть галлюцинации?
Его звали Присцилла. У неё был старший брат Несан. Где-то на шесть лет старше. Малолетний долбоёб, возведённый в степень средневековья. Он работал не то посудомойкой, не то поварёнком, не то просто мальчиком на побегушках в местном богатом доме. Мама тоже работала здесь… кажется, она была кем-то вроде горничной, но он так и не понял до конца, так как к ней относились несколько иначе, чем к другим слугам. Почему? Это он понял где-то года в два, когда более-менее смог воспринимать местную речь, понимая больше половины сказанных слов… и когда уже приходилось мириться с девчачьей одеждой и братом, который считал нормальным пошутить над сестрёнкой.
Итак, папаня у него был «красаувчик», что уж тут сказать. В первую очередь, он был какой-то дворянин. Не сказать, чтобы натурально красавец… нет-нет. Сухощавенький, с противными усиками, надменным взглядом. Просто он держал своих женщин в узде. У него, маркиза Уилларда де Торнванблю, была жена – Саманта де Торванблю, была мама Присциллы-Артура – Марта. И помимо этого у него было, пожалуй, с полдюжины любовниц разного социального статуса, некоторые из которых около полугода в гостях обитали.
Логичным было, что ни Саманта де Торванблю, ни две её дочери: Агата, на десять лет старше Артура, и Сильвия – на четыре года старше Артура, самого Артура не любили. У них были поводы для этого. Кстати, у Саманты была и третья дочь, но Франчесска была всего на полгода старше Артура, потому, толком, не научилась ненавидеть и презирать.
Быть Присциллой оказалось делом крайне… обременительным. Дело в том, что, помимо того, что Присцилла оказалась девчонкой, помимо того, что она была бастардом, помимо того, что у неё был дегенерат-братец… эта лярва обладала крайне дохлым тельцем. Любой синяк оставался на руке неделями, а то и месяцами. Любая простуда грозила продлиться по несколько месяцев. Даже, блин, выйдешь на улицу без чепца в тёплую погоду… можешь схватить солнечный удар и плюхнуться в обморок, словно бы барышня кисейная.
Было ли в жизни Присциллы хоть что-то хорошее? На самом деле… да. Папа в дочери души не чаял. Как и в любой из своих дочурок. Со всеми четырьмя он носился, как с писанной торбой. Он вбухивал деньги в лекарства, постоянно притаскивал редкие украшения, дарил девочкам книги и платья. Он не делал почти никакой разницы между родными дочерьми и бастардкой… что бесило его жену ещё больше. Да вот только, что она скажет своему мужу, который, мало того, что дворянин, так ещё и… МАГ!!!
Папа был магом. Причём, каким-то очень крутым. Агата была магом. Причём, тоже неслабым. Сильвия, как выяснилось позже, тоже умела колдунствовать, но, если честно, слабо. Иными словами, был шанс, что в этом тщедушном тельце кроется то, что заставит других считаться с ней.
Кстати, была ещё мама… но, если честно, относиться к ней серьёзно было нереально. Потому что она была курицей. Мозгов никаких у неё не было, это точно. Судя по всему, Марта с Самантой имели серьёзные поводы грызться. Они обе принесли только девочек местному центру гарема, а ему, по понятной причине, был нужен мальчик… наследник. И, похоже что Марта, если она родит-таки мальчика своему хахалю, то тогда предстоит ей кататься, как сыр в масле.
Время шло. Менялись времена года. Менялись пассии папочки. На порогах всё чаще и чаще появлялись ОНИ. Эти страшные ОНИ пока не покушались на Присциллу, однако было очевидно – рано или поздно это коснётся и её. ЖЕНИХИ. Пока что они приходили по душу Агаты… в конце концов, она становилась взрослой. Кажется, от преждевременного замужества её спасали только отношения с папенькой, который свою дочь сильно баловал. Однако, давление на Агату постепенно становилось всё больше и больше.
Видя, что в скором времени Агата переедет жить в другую семью, Сильвия начала предпринимать попытки наладить общение с Присциллой. В конце концов, папеньке не нравится, когда его дочурки грызутся. Однако, атмосфера накалялась. Агата обращала на Присциллу мало внимания, но когда обращала, метала громы и молнии… почти буквально. Маг же. Сильвия пыталась подружиться, а вот почти шестилетняя Франчесска под влиянием мамы всё чаще поднимала руку на Присциллу, попросту не способную постоять за себя.
Пять лет. Мама снова беременна. Жена папы – тоже. А ещё в доме появилась какая-то молоденькая фифа из числа не то мелких дворян, не то просто богатых торговцев, тоже намеренная родить ребёнка маркизу.