Этот поход для Ирины стал роковым. Сколько раз говорили «забудь, остепенись, у тебя же дети». Но кто послушает этих людей? Пожалуй, знай Ирина, что произойдёт дальше, она вернулась бы в прошлое и надавала ыб самой себе по щекам.
Потому что умирать страшно… и больно. Сначала у неё попросту соскользнула нога со склона. Женщина не была в связке с остальными участниками похода. Это был привал. Самый обычный привал. Она подошла к краю плато, посмотреть на открывающиеся виды. Они были прекрасны. Высота была ещё не особо большой, но уже можно было смотреть поверх верхушек деревьев. И вот, когда она попила горячего чаю и повернулась, чтобы вернуться к палаткам, как кусок платформы треснул. Треснул под ногой, на которую Ирина делала упор. Она подалась вперёд, но просто заскользила вниз.
Это было нелепо. Склон был чуть больше сорока пяти градусов. Он был весь в траве. Однако, когда женщина хваталась за траву, та просто выдёргивалась из склона вместе с кусками дёрна. Некоторое время она просто скользила по склону. Молча. Будто бы осознавала краем сознания, что бессмысленно кричать. Надо остановить падение… в какой-то момент ей почти удалось, однако корень дерева выскользнул из руки, и она покатилась кубарем. То один бок, то другой сталкивался с другими корнями и камнями. Тут синяк. Там синяк… но самым жёстким было столкновение поясницей с растущим ниже деревцем. Тогда появилась идея закричать… но Ирина не смогла. Боль была такой, что бедняжка лишилась дара речи. Немой крик не был способен заглушить треска сломанных костей…
Это было самым жёстким, но не самым худшим. Самым худшим было то, что она умерла через три часа от повреждений внутренних органов. Во сне. Это был бредовый сон, сквозь который боль всё равно была способна прорваться… поэтому она не сразу поняла, что очередное видение видением и не является. Что она не спит…
Ведь это казалось так логично. Ты видишь сон, в котором ты – новорождённый младенец. Ты столь же беспомощна, как после падения. Не можешь даже головку держать сама. Пытаешься повернуться, а она просто заваливается на бок. Вот какая-то женщина… вот другая. А вот эта, кажется, твоя мама. Она незнакома тебе, но она такая добрая, нежная и ласковая. Прикладывает тея к своей груди, и ты засыпаешь, так и не отпуская её своими губами.
Но нет. Это было не так. В какой-то момент, проснувшись, Ира поняла, что она не чувствует боли. А вот холод и яркий свет – вот это настоящие проблемы. Как и мокрые пелёнки, которые холод только усиливают. Язык во рту ворочается, как какой-то жирный червяк. Всё, что удаётся из себя выдавить, даже на слова не похоже. Лишь крик. И то, что она слышит… это не какой-то знакомый язык. Он чужой. Ты просто наблюдатель. Безвольный тамогочи, который может лишь криком сигнализировать, когда что-то не нравится.
Маму звали «Малка», папу – «Каган». А имя самой Иры было «Риолка». И, похоже, к этому следовало привыкать. Тем более, что Малка не так уж плоха. Эта желтоглазая особа была ловкой и сообразительной. Они быстро нашли с ней что-то… вроде общего языка. Ира-Риолка ведь могла кричать с разной тональностью, обозначая разные проблемы. А вот Каган… типичный мужик – уверенный в себе и совсем нечуткий. Он был какой-то важной шишкой. Как выяснилось позже – священнослужителем. Он заведовал целым храмом. Довольно большим для местного уровня развития технологий, крайне напоминающего рассвет рыцарства в их Европе. Если честно, было в нём что-то не очень приятное. Быть может, то, насколько он мнил себя важным? Было бы чего мнить? Денег-то его работа приносила не то, чтобы очень много. На жизнь хватало, однако Малка явнобыла недовольна этой стагнацией. И каждый раз Каган считал нужным подчеркнуть, что он, дескать, аж целый священник, а Малка, в общем-то, когда они встретились, работала наёмным работником на чужой ферме.
Из сказок, рассказанных Малкой, и собственных наблюдений – к сожалению, далеко из дома Риолке уходить было нельзя, что вполне логично – Ира смогла составить впечатление о мире. Это было средневековье. Совершенно типичное, разве что, не такое грязное, как у них в родном мире. Ну, или это Риолке повезло родиться в семье чистоплюев, которые как минимум раз в два дня наполняют бочку горячей водой… в основном силами Малки, да. Священник, кстати, действительно, в этом мире был не «хухры-мухры». Денег это приносило не то, чтобы много, но зато можно было «выёживаться» почти на всех, в том числе и на зажиточных торгашей и, если очень аккуратно, то и на рыцарей. Кстати, как Риолка поняла, это Малка тут «никто», а вот сама риолка – это «дочь Священника». И этому званию, скорее всего, придётся соответсововать. Ну, попозже. Когда она повзрослеет достаточно, чтобы с ней можно было о чём-то говорить. В конце концов, даже в три года знания языка у Риолки было не так уж и много, чтобы внятно выражаться. Многие слова на слух она угадывала из контекста, читала с трудом и по слогам, а этого хватает только, чтобы убедить родителей в том, какая у них «умненькая дочка».
Кстати, дочка была умненькая и… красивенькая. Круглое личико, большие янтарные – не жёлтые,к ак у мамы – глаза, волосы чёрные, сильные, вьющиеся. Наверное, вырастет самой настоящей красавицей… и выдаст её папа за кого-нибудь «достойного», ага. Кстати, она была старшим ребёнком в их семье. К трём годам у неё родился братик по имени «Брук». Брук был очень капризным ребёнком, однако для мамы он был, пожалуй,с пособом выторговать у мужа помощь по дому, которой стала крестьянская девка «Петра». Петра была крайне скромной, послушной, исполнительной и очень набожной. В общем, целый «одобрямс» от папы, но мама видела в ней только способ облегчить работу по дому. В любом случае, жизнь вряд ли будет лёгкой, но хоть детство должно быть нормальным, правда?
Так или иначе, Риолке исполнилось пять лет. Её братцу – три года, а мама, кажется, планировала родить ещё одного ребёнка, дабы ещё больше соответствовать идеалам мужа. И вот сейчас папа начал обращать на дитятю внимание. Как выяснилось…у Риолки была магическая сила. Причём, точно такая же, как у папы. То есть, ей были доступны магические амулеты – по крайней мере, так выяснил тест, который проводили другие важные священнослужители вместе с папой. Девочка понимала, что ей, скорей всего, будет о-о-о-очень сложно держать нейтралитет между папой и мамой, и скоро придётся занять чью-то сторону. Мама выглядела более «приспособленной к жизни». Она знала много всяких секретов, от способов поймать жабу, до… метания ножей. Что же до папы… он умел вращаться в обществе, и именно через него был путь в слабые, но, всё же, магички. Плюс, брат стал уже достаточно большим, чтобы начать причинять достаточно беспокойства – этот белобрысый гад уже входил в то возраст, в котором можно было замахнуться кулачком на мать или сестру, или начать требовать что-либо, приводя более доходчивые аргументы, чем «моё-моё».