День первыйУгрюмая серая твердь взирала на изгоев с повседневным своим безразличием. Для пустыни они были лишь теми, кто однажды так или иначе наполнят ее.
С того самого момента, как последний из них переступил порог Империи и все тринадцать услышали за спиной неприятный лязг засова, время как будто потекло по своему собственному желанию — раздражающе медленно, предоставляя возможность оценить произошедшее, никуда не торопясь.
***
По сравнению с теми минутами, что они уже провели в тоскливо-серой местности, процесс изгнания длился на удивление стремительно.
Воспоминаний о подобного рода прецеденте еще не водилось в истории Империи и потому народ просто обязан был побросать все свои дела и насладиться зрелищем. Именно насладиться, ведь всего за сутки новость о подпольщиках, что стремились сжечь средний ярус, взорвать турбины и тепличный городок, чтобы измором взять власть, облетела буквально каждый дом. Но кроме тридцати стражей, что следили, наставив в грудь каждому арбалет, обыскивали, записывали что-то, внимательно разглядывая изгоев, на площади перед воротами не было ни души. Даже вездесущие мальчишки не смогли отчего-то занять прежние свои посты. Так прощалась Империя со своими бывшими обитателями — в гнетущем безмолвии отвернувшись, словно обиженный ребенок.
«...и подвергаетесь изгнанию за нанесение непоправимого вреда Империи, предательство Императора и его народа, убийство двадцати двух невинных жителей и..»
Тут член Совета - Ирис Вайль - запнулся, поморщившись. Видимо, слова, которые он произнес, даже не глядя в бумажку,были ему знакомы, а те, что предстояло прочитать сейчас, он словно видел впервые.
« ….и в связи с утратой доверия.»
Последнее он прочитал скорее вопросительно, словно это была приписка, сделанная не им и в самый последний момент, так, что он даже не вполне понимал, что именно сейчас прочитал.
***
Ноги вязли по щиколотку — не сказать, чтобы сильно приятное ощущение. Хуже был только
едва различимый горизонт в месте слияния серого неба и серого песка — далеко и близко одновременно - оптически невыносимое явление.
Сквозь ворота за ними следили, это было очевидно. С нескрываемым облегчением, злорадством или искренним сожалением — какая теперь разница... Да и может ли волновать сейчас чей-то любопытный взгляд сквозь невидимое отверстие, когда предстояло опытным путем и на собственной шкуре проверить, есть ли жизнь в пустыне и за ее пределами. Да и есть ли пределы у пустыни, в принципе.
***
Кто бы мог сейчас подумать, что всего пару суток назад их задача казалась едва ли не одной из самых легко выполнимых за всю историю деятельности Подполья. Они вплотную подошли к возможности исследовать и устроить Портал, недоставало лишь одного винтика в этом смазанном от души и готовом мчаться во весь опор механизме. Винтик назывался Майком и было доподлинно известно, что его также не отпускала идея изучить, как работают эти адские ворота и почему они работают только на вход. Завербовать его в Подполье оказалось невозможным. Майк отрицал любую необходимость оппозиции и невероятно злился, когда слышал о местных «революционерах». А впрочем, кроме своего проекта ему не было дела ни до чего, даже до собственной жены, которой он обзавелся не так давно, больше для галочки, ибо она видела того не чаще, чем жители Империи — солнце.
Что-то пошло не так и об этом догадались еще те подпольщики, что находились на этапе слежки. Лаборатория — один из самых охраняемых объектов в Империи, постоянно находилась под неусыпным контролем стражи. Патруль, насколько было известно, оттуда не отзывали ни разу. В тот роковой день, всего сутки назад, а уже как будто бы давно, на улицах возле лаборатории не было ни единого стражника. Первой запаниковала Кассия, но когда уже решилась предупредить своих, оказалось слишком поздно. Взрывной волной снесло несколько мини-корпусов. В планы оппозиции столь радикальные меры не входили и всё это вместе, включая смерть Майка, наводило на весьма очевидное подозрение — их крупно подставили. Об операции знали заранее, настолько заранее, что даже успели выработать свой собственный план — не просто схватить активистов Подполья, а выставить их убийцами и разрушителями. Да, для оппозиции настали не лучшие времена.
***
Не лучшее время выбрали подпольщики и для начала похода. Знатоки местного времени с точностью до минуты могли предсказать, что спустя полчаса настанет короткая ночь, после чего проведать путников явится смерч, а ближайшая пещера, готовая укрыть их, находится лишь на расстоянии двух часов пути....
ссылкаИдаВаренец протяжно, бесконечно долго тянул свое веское «мяу», стоило воротам закрыться за их спинами. Помнил, стало быть, каково в пустыне жить, и совершенно определенно желал обратно, но только вместе с хозяйкой.
Отправленных за стену подпольщиков кое-где уже прозвали Дюжиной Смелых, Ида самолично слышала, но с ее появлением у ворот, смелая дюжина превратилась в чёртову, а удивление в глазах стражников было чересчур заметно, чтобы списать на иллюзию.
АгатаСегодня ночью ей приснился Майк. Замерзая в камере, где они пережидали ночь, она едва смогла забыться и сон, тревожный и необъяснимо ясный, не заставил себя ждать. Да, прежде она видела кровь, но чтобы кровь и внутренности, что покинули человека в одночасье, за какую-то минуту, в чудовищной агонии — нет, это будет ей сниться еще долго.
КассияПросторы пустыни поражали воображение. И в тот момент, когда отчаяние уже, казалось бы, приготовилось сжать в кулаке ее сердце, тонкий голосок где-то глубоко в груди запел
ГриффинМысли связиста полностью заняла одна навязчивая мысль, загадка, которая вытеснила даже зловещую раздражающую идею о том, что предатель — кто-то из них, из своих.
Валерий- Я на пару минут, - бросил Валера Майку, прежде чем направился к черному входу, чтобы впустить в здание подпольщиков. Майк рассеянно кивнул, как, впрочем, и всегда. Выглядел он ничуть не лучше и не хуже, чем в остальные дни и когда Валерию сообщили о страшной гибели, это только подтвердило версию, ставшую уже аксиомой — их предали, а Майка устранили. Но кто? В тот момент в лаборатории был он один...
ОртОрвилл Райт чувствовал себя в пустыне, как дома. Безусловно, это было лишь преувеличением, но дискомфорта не возникало, как и удушливой мысли о том, что шагать придется долго и неизвестно в каком направлении. Вылазки для него стали делом обычным и после пятого или шестого подобного променада крамольные мысли о гибели в пустыне и возможности не вернуться помаленьку отошли на задний план.
Он помнил каждый такой выход за стену и сейчас, охватив быстрым взглядом местность, без труда определил, где находится первая по курсу пещера, способная вместить их всех. Вот только время было не на их стороне.
Да еще скреблось в душе то, каким взглядом проводил его Эрик, когда их высылали за стену. Это, пожалуй, было самым обидным во всей этой кутерьме.
КартаремИзолировать советника Хету оказалось не под силу даже Избранным. То ли побоялись, то ли посчитали, что в пустыне ему быстрее наступит конец. И вот он здесь, по колено в пепле — останках не своего вида, в окружении знакомых и не очень, людей и даже существ — в количестве одного шипящего, зовущегося котом, что округлил глаза и вцепился в хозяйку, стоило Хету оказаться рядом.
ОсвальдНесправедливо. Это слово звучало чаще всего за последние сутки. И то, как смотрели на него стражи, бывшие коллеги - чертовски несправедливо. И провал операции, чего не случалось ранее никогда в его жизни — ни здесь, ни на Земле - несправедливо! И его участь, необходимость брести неизвестно куда, вдаль от сытой жизни — не-спра-вед-ли-во!
ЭрикАрестовали его заблеванного. И смех и грех. Невозможно держать в себе содержимое желудка, если другой не сдержал даже внутренности. Картина, представшая ему в тот роковой день, до сих пор вызывала рвотные позывы и Эрик только сейчас, за стеной, подумал, что ничего не ел с тех самых пор, как стартовала операция, воспоминания о которой навеки пропитались запахом блевотины.
Отец СергийНа отца Сергия смотрели с сожалением больше, нежели с осуждением. Такого духовника еще поискать — это во-первых. Лечить так, как умел он, с молитвой и добротой, никто и близко не умел. Это во-вторых. «Батюшку-то, видать, по ошибке взяли...» читалось во взглядах тех, кого допустили к нему на последний разговор, а среди стражей таких было двое, и теперь они старательно отворачивались, не в силах смотреть, как выгоняют за стену божьего человека. Это в-последних.
АрсенийРоузВ тот вечер песни Роуз звучали особенно громко. Ей даже подарили пару яблок, пока она старательно распевала, расхаживая от угла к углу. Репертуар был подобран заранее и сейчас одна из песен звучала в голове навязчивыми аккордами, просилась наружу почти с той же силой, что и отчаяние, охватившее Роуз при виде живописной пустыни. Ад для творческого человека. Идти с закрытыми глазами и то было бы интереснее.
ссылкаЛён Ротт«Там не хуже, чем здесь». Это последнее, что сказала ему Анка, уходя за стену. И пока он не вполне осознал, так ли это было на самом деле.
Пока его отвлекала мысль о взгляде матери, которым она смерила его, когда Ротта привели, уже обреченного. Она так ничего и не сказала, за нее говорили другие Избранные.
И сейчас в голове раздавалась лишь гулкая горькая тишина. Мелодия его новой жизни.