Вил получил огромное удовольствие от игры, и ничуть не огорчился ничьей. Конечно, загадки были простенькие, а вот ответы - совершенно сумасшедшие, но гимнастика ума того стоила. Он бы попробовал ещё, но остальные явно не успевали следовать за блеском его несравненного остроумия и порядком утомились. Придется уламывать их помочь самим себе другим путем.
Вил слышал где-то, что жизнеспособность народа определятся его готовностью постоять за себя - дескать, без бойцовской жилки люди деградируют, даже если никакой более жизнелюбивый сосед не вырежет их, позарившись на землю и богатства. Если так, то этот Народ был обречен и без всяких "глаз драколича" - тем, кого приходится в поте лица уламывать спасти себя самих, нечего ждать от судьбы. Скривившись от предложения Марка вот за просто так выдать каргам треть их совокупного капитала, он решительно, хотя и тихо отказался:
- Нечего их баловать, нам еще двоих уламывать, и неизвестно, сколько запросят они. Не хотят помогать - не надо, сами управимся.
Пораскинув мозгами, он понял, что переговоры зашли в тупик - ему больше не на что было надавить, чтобы продать старухам их собственные жизни. В его арсенале уловок, хитростей и внушений осталось последнее средство.
Боевой гопак.
Не тратя больше времени, Вил вскочил, сорвал с головы шапку (не заметив, с чьей) и ударил пятками в землю. Музыки не было, лютня Плейна лежала в "Заварнике", а талантов Марка и Селины в этом деле он не знал, поэтому звуковым сопровождением его дикого танца служили хлопки, стук подошв об утоптанную площадку и залихватские выкрики.
Эх, не буду горевати - буду танцевати!
Этот древний боевой танец передавался из поколение в поколение, сопровождая отважных в войнах - в походах и битвах, в кругу родных и в далеких походах он разжигал в сердцах воинов храбрость, мужество и ярость, превращал робких в смельчаков, а смельчаков - в героев. Как-то раз, еще в детстве, приехав торговать в один поселок, они с отцом попали на празднество в честь победы в давно отгремевшей войне, и Вилу до жути понравился это танец, исполнявшийся жителями. Теперь он изо всех сил пытался воспроизвести тот виденным один раз много лет назад настрой, ту горячую волну душевного подъема и всепоглощающего героизма, которым можно было бы зажечь окружающих. Он прыгал, крутился, вертелся, топал как три слона разом и непрестанно махал руками во все стороны, изображая боевые приемы. Кружась по площадке, он пытался увлечь всех - даже дернул за собой одну старуху в надежде разжечь огонь в её давно высохшем сердце. При этом не забывал издавать боевые кличи, завывания и взывать к чувству долга. Каждый, кто смотрел на него, испытывал немедленное желание умереть за родину - лишь бы не видеть вновь это чудовищное зрелище. Пот градом катился по лбу, каждый вдох давался все труднее, и, наконец, обессилевший полурослик свалился на землю, выдав все, на что был способен. Если уж и это их не проймет, то придется бросить попытки.