Лой реагирует быстро, неосознанно - крепче сжимает руку, едва замечает, как паренек пошатнулся. Ну-ну, еще свались тут. На предложение присесть здесь он отвечает согласием - благо, яркая трава действительно создает впечатление мягкого домашнего ковра, а не сорняков с грязью вперемешку, на такую не грех и задницей примоститься.
То, что до этого он стоически терпит все нытье про собственную злую удачу, про нелюбимую, кажется, сестру - вообще кажется подвигом. А то, что он и не комментирует это никак, и язвительных подколок не отпускает - так вообще вдвойне благодетель. Вместо этого отвечает о том, что Альзаса действительно интересовало.
"Мне тридцать восемь", - отвечает с нерадостной улыбкой. Боги, он что, действительно так плохо выглядит? - "И я бы сказал, что мое ремесло наоборот истощает, а не поддерживает. Если что, я не просто колдунишка", - считает нужным пояснить, - "а некромант. Хотя здесь у меня что-то с навыками... Не особо ладится".
Только бы эту мерзкую историю с поляны слишком ярко не вспомнить.
Епископ осторожно уселся на поляну, точно не в ином мире приземлял свою пятую точку, а на дорогой бархатный ковёр восточного шаха, при полном зале высоких гостей. Идеальные манеры, от которых многих всегда передёргивало, но, к сожалению, священник делал это вовсе не специально. Просто в него раз за разом вдалбливали нормы этикета и добились в своём рвении того, что мальчишка следовал им неукоснительно, где бы он ни находился. При посадке раздался тихий шорох металла, выдающий скрытые клинки, от которых ребёнок пока не стал избавляться, ограничившись сдачей видимых частей вооружения.
- Вот значит как, так ты всего на восемь-девять лет старше меня, а для них, - кивок в сторону аборигенов, - так ты мне в отцы годишься. - Альзас рассмеялся и, поджав ногу под себя, облокотил на неё сначала руку, с намотанным поверх запястья шарфом, а затем положил на раскрытую ладонь голову, слегка забурившись в белоснежные локоны пятернёй. И, разумеется, каждое совершенное им движение сопровождалась перезвоном украшений.
«Чистый детский смех, вызывающий у окружающих невольную улыбку – ещё одна причина, по которой я ненавижу себя!» - чёткая чистая мысль, так не сочетающаяся с милой внешностью ребёнка. А ведь если бы не шрам и эта пугающая аура «присутствия бога», то мальчишка был бы необычайно красив. Чего только стоили совершенно белые, пушистые ресницы, какие и не у всякой взрослой красавицы бывают.
- Ты же слышал её? Мою мысль. Верно? Ты можешь слышать мысли, значит, я смогу научиться общаться с тобой не произнося ни звука, если только попытаюсь сделать это правильно, - внимательный взгляд продолжал изучать мага, в то время как мысли пошли немного дальше…
«Я понял кто ты, по твоему посоху и тому, как ты дёрнулся от меня, приготовившись к бою. К сожалению, на братство Зари так реагируете только вы!» - немного насмешливая улыбка всё ещё оставалась на губах парня, в то время как во взгляде сквозило некое понимание, понимание и даже участливость. Словно ребёнок понимал сожаления Лоя о том, что его магия работает не так как надо. Что опять же не удивительно, если только вспомнить уже полученную ранее информацию о том, как мальчишка потерял мать.
Лой снисходительно наблюдает за манерными движениями, морщится от звуков, которые издают все понавешанные колокольчики и украшения - орденец, кажется, ассортимент целого магазина побрякушек на себя напялил! - и даже спускает тому укоряющий тон последнего предложения.
То, что говорит парень, может и соответствовать истине. По крайней мере, часть про то, что свои мысли Альзас утаить не мог. Не очень-то тому нравится пребывать в теле ребенка, видимо - осталось теперь только прикинуть, настолько ли, чтобы хвататься за оружие при одном упоминании этого, или Лой сможет позволить себе пару "дружеских" шуточек...
Мальчишка - все же глаза получали больше веры, чем услышанная правда - сам даже любезно напомнил ему о неприязни. "Я не готовился к бою", - сам не знает, насколько и кому он сейчас врет. "Просто рефлекс. Честно говоря, никто не рад видеть того, кто убил - или еще убьет - немало твоих друзей, иногда без существенной причины". Все же у адептов магии смерти были свои представления о границах безопасного и этичного.
- Ну, вот, - мальчишка поднял голу с такой удобной «подставки», как собственная рука и улыбнулся. На этот раз по-настоящему, дружелюбно. – Сейчас ты ведёшь себя как большинство так называемых тёмных магов. Равняешь всех представителей церкви под кого-то одного, кто нанёс тебе душевную рану. Возможно, если ты назовёшь дату, я расскажу о причине атаки на твоих, - священник запнулся. Но продолжил, как ни в чём не бывало, - братьев по искусству. Как ребёнок Его Святейшества, - при этом епископ чуть скривился, словно вспомнил нечто отвратительное, но его мысли, если и были, так и не достигли Лоя, - императора Фольмагаута, я обязан знать причину каждой зачистки, нравится мне или нет. Впрочем, решения о том убивать магов или нет, я никогда не принимал. У епископа столицы и без того слишком много обязанностей. Ты можешь ненавидеть меня, можешь обвинять во всех бедах, случившихся с твоими, - ещё одна пауза, но уже куда более короткая, - друзьями, если тебе от этого станет легче. Не стану отрицать, что я мог быть причиной смерти одного из них, а возможно и нескольких, ведь от меня так старательно пытались избавиться, но… не сравнивай меня с ними! Никогда и ни при каких обстоятельствах не смей сравнивать меня с моими «братьями» и последователями церкви Кровавой зари.
Во взгляде ребёнка полыхала самая настоящая ненависть, но не к некроманту, задевшему что-то, она была направлена куда-то в другое русло, просто Лой каким-то образом сумел заставить священника раскрыться или же тот просто не пытался ничего утаить изначально? И словно в ответ на это мальчишка продолжил:
- Я не хотел быть избранником Единого, просто в моих руках, - Альзас поднёс к себе детскую ладошку, - заключена сила способная вернуть едва ли не из-за грани, но цена за это… возможная смерть возвращаемого в столпе белого пламени, так умерла моя мать, униженная и выкинутая моим же отцом на улицу. Меня заставили стать одним из них, обещали милый домик, куда я смогу забрать мою мать, но вместо этого…
Мгновение и воспоминания против воли унесли епископа в тот день, когда его жизнь перестала приносить ему хоть какую-то радость…
В залитой помоями улочке, почти на самом отшибе, в ветхой лачуге он нашёл её, свою умирающую мать. Ей оставалось не долго. Тогда же Альзас без раздумья кинулся к ней. Ему говорили, что у него истинный дар, что он может стать лучшим священником. Превзойти всех, но… ребёнок был слишком беспечен. Сейчас сознание понимает и принимает это, но не тогда…
- Мама! – юноша в одеянии из красного шёлка и бархата кинулся к умирающей женщине, чьи часы жизни сменились минутами, да и те утекали, словно вода сквозь песчаные барханы юга.
- Мама, нет! Прошу, не умирай, не оставляй меня! Ведь я вернулся, теперь всё будет хорошо, всё наладится. Мы будем жить лучше, мне дали дом. Мама, ну пожалуйста!
Из-за слёз он едва различал её контуры, ему было больно, больно и обидно, юный Альзас не знал, что ему делать и тогда… он решил рискнуть. Обучение подразумевало несколько кругов пути к свету. К тому моменту тринадцатилетний ребёнок едва осилил второй и всё же, всё же…
Священник опустил тело умирающей женщины на грязный пол и закрыл глаза, сложив руки в молящем жесте. Секунды томительно бежали, но мальчишка не совершал ни единого движения. Снова и снова падали десятки частичек в песочных часах, но дыхание «Умиротворения» так и не приходило к нему. Тихо, словно боясь разбудить спящего ребёнка, юноша запел молитву.
Всевышний, внемли нашим мольбам!
Будь милостив к нам, освети наш путь!
Дай нам сил научиться любить и жертвовать собой!
Согласно твоей воле, я следую по твоему пути. Аминь.
Достигнув предписываемого единения души и мыслей Альзас начал рисовать в воздухе знаки один за другим шепча при этом уже нечто совершенно иное.
Всевышний, к тебе владыка небес я взываю, воля твоя пусть ведёт в путь меня.
Силу святую твою, призывая смиренно молю, пропусти сквозь меня.
Боль я готов принять без остатка, бездарно я влез в планы твои
Ты волен забрать своё чадо обратно, я же молю - останься, живи!
Ты волен карать меня дланью своею, готов я все кочки в пути собирать
Судьбою я выбран целителем, что же позволь же мне долг до конца исполнять!
И как среди ночи мерцание звёзд, за свет исцеленья отдать жизнь я готов!
Несколько секунд ничего не происходило, а после на лачугу, пробивая тяжёлые снежные тучи и кровлю, упал с небес столп ослепляющего света. Священника отшвырнуло прочь. Пролетев несколько метров, Альзас со всего маху врезался в стену и потерял сознание. Что было дальше, он не знал, да и никто точно не скажет, что именно пошло не так в тот вечер. Известны лишь последствия… Тело женщины было сожжено праведным светом ещё до прибытия местных священнослужителей и карательного отряда, а Альзас пролежал без сознания почти три дня. Когда же юноша открыл глаза, то выяснилось, что половину мира Всевышний у него забрал, оставив помимо прочего красноречивый шрам, что не смогла вывести ни целебная молитва, ни редкие мази алхимиков, ни даже магия. Но самое главное. Мальчишка использовал пятый уровень и тот пусть и с осечкой, но получился. Сила, что доступна лишь горстке архонтов, посвятивших служению всю жизнь, оказалась внутри того, кто не особо то и шибко отличался верой. Слухи разлетелись крайне быстро и у патриарха не оставалось иного выбора, кроме как признать в чудесном юноше своё дитя, чем ещё более упрочнить свою и без того идеальную власть. Правда, живой наследник начал очень многим мешать, так началась «великая» охота.
- Понравилось? – ехидно осведомился епископ. – Я помню все подробности того дня, от того где какое тряпьё валялось, до последнего услышанного мною вздоха единственной женщины, что для меня что-то значит. В это превратила меня церковь, которой я служу. Если хочешь, получишь ещё одно воспоминание, о зиме, что ты пропустил, когда некроманты пришли в собор убить патриарха, но к их сожалению вместо моего отца службу проводил я. Да, я знал, что твои товарищи опускаются до низостей, но чтобы обратить новорождённого в нежить и заставить напасть. Это слишком отвратительно, такое простить нельзя. Однако же я не переношу свою ненависть и неприятие на тебя, так зачем ты сравниваешь меня с ними?
Лой даже не комментирует обвинения в подобном обобщенном мышлении и перекладывании вины организации на всех его членов. Да, есть за ним такое. Шаблоны здорово экономят время, а презумпция виновности - нервы. А то, что кого-то подобное отношение может задеть - казалось бы, не его проблемы. Но мальчишка не был похож на лжеца, да и неприятие к "братьям" подкупало, заставляло напряженные плечи немного расслабиться, а взгляд - смягчиться.
Внимает дальше - рассказу о чудесных чуть ли не воскрешениях. О подобных способностях храмовников Лой раньше слышал больше в качестве преданий и преувеличений, потому, кстати, и не рассматривал серьезно в своих поисках. Да еще и этот "столп божественного света" - не самая приятная возможность, не особо надежный способ. Всегда может статься, что что-то пойдет не так, что спасительный ритуал обернется провалом...
Какая. Знакомая. История.
Ему кажется, что он видит все это своими глазами - или это просто воображение дорисовывает картину: грязь улицы, боль потери, обжигающе-белый свет... Лой уже не уверен, что это исключительно чужие воспоминания.
Рассказывая, показывая эту историю, мальчонка не увидит отклика, реакции - некромант сидит, низко склонив голову, так, что отросшие волосы почти полностью закрывают лицо. Пытается быть внешне спокойным, но все же сдается к самому концу монолога.
Ржет.
То, что начинается как просто подрагивание плечей, превращается в пародию на смех: нечто среднее между клекотом птицы и резкими, частыми выдохами, будто некромант сейчас задохнется. Смех - страшный, нерадостный, ненастоящий. Хочется запрокинуть голову, торжественно объявить лазурному небу, что Фортуна - та еще шутница, будь ей неладно. Мог бы - сделал бы.
Но пока что просто пытается успокоиться, сам стыдясь звуков, вырывающихся из глотки. Не зря, в конце концов, так старается не нарушать тишину. Пытается пояснить парнише причину такого нерадостного веселья.
"Так уж иронично вышло, что у меня тоже есть подобная история. Не про родных, правда - но тоже про то, как пытался не отдать смерти одну душонку, а получил только член за щеку".
Впрочем, все равно - вряд ли после такого парниша не разобидится на него до полусмерти. А ведь некромант только-только начал походить на того, кто сейчас общается с товарищем, а не врагом, только забрезжило желание пораспрашивать еще, о храмовниках, об их мире - ведь что-то интересное он уже пропустил.
"Знаешь, я бы послушал про эту зимнюю историю. И - может, как-нибудь потом - про всех из Ринтмана и окрестностей, убитых вашим орденом от тридцати до двадцати лет назад. Так сказать, посмотрел бы на это с другой стороны баррикад".
Не то, чтобы переметнулся, но - посмотрел бы.