Священник сначала было подумал, что ослышался, мало ли, что могло прийти в голову обычным крестьянам. Может это всё какой-то жестокий розыгрыш или, более того – дикий сон. Он даже закусил губу, пока не почувствовал характерную боль и отвратительный металлический привкус во рту. Однако дальнейшие слова Пармено развеяли все эти мимолётные сомнения. Кто бы ни были эти добрые люди, они действительно принимали его за обычного ребёнка, просто раздобывшего где-то оружие. Это было странно и крайне непривычно. Ведь в любой стране мира, куда бы ни пошёл, не такой уж и юный епископ, его либо сторонились, либо приветствовали, прося осенить знаком Единого. Но здесь в этой деревне, количество домиков позволяло решить, что это всё же деревня, а не недавно образовавшийся хуторок, жили пусть и не совсем привычные, но довольно мирные на вид люди. Если их вообще можно было так называть. Одного священник не мог взять в толк – зачем нужно было выкрашивать свои тела в зелёную краску на манер северных варваров? Также оставалось загадкой и то, что в нём не видели грозного, обученного воина Синода, только разодетого мальчонку.
- «Вы серьёзно?» - так и хотелось спросить Альзасу, но он счёл за лучшее пока прикусить язык и начать знакомство как говорится с подлесья, зелёного такого, с рыжей головой в прямом смысле этого слова. Вид девчонки казался ему донельзя забавным и даже смешным. Наверное, точно так же на него реагировали бы нормальные дети, если бы не одеяния церкви Алой Зари. Следующим в поле зрения попал карапуз с золотыми, точно у кота Эрзарии глазами. При воспоминании о сестре епископ невольно поморщился, кого-кого, а её он хотел бы увидеть здесь меньше всего. Эта наивная девчонка, верящая в правящий Совет, в слова епископата, в своего отца, за последние чуть меньше, чем два десятка лет, настолько сильно выбесила его, что он был готов самолично убить её едва ли не при любом удобном случае. Даже тот факт, что они с ней – родная кровь не помогал, а только ещё сильнее злил несостоявшегося правителя Синода. «Глава стражи Его Преосвященства, личный телохранитель патриарха, самая знатная невеста в империи и что?» По телу пробежал ворох мурашек, что было странно при такой-то жаре.
- «Что я вообще здесь делаю? - взгляд ребёнка вновь стал блуждать по домикам и местным жителям. В пол уха он слушал наставления местного толи старосты, толи просто старика, пользующегося правом главенства из-за почтенного возраста, отчитывающего подростка, что едва ли не на голову был выше самого Альзаса.
– «А ведь ещё лет пятнадцать назад я так завидовал тем, кто в отличие от меня может расти. Обычным людям, стать одним из которых мне, похоже, уже не суждено! Мысли… как же вас много сегодня. Это влияние необъяснимой духоты или…?» - размеренное течение сознания так и не завершилось логическим концом, так как взгляд изумруда сместился на «руки» подростка, вернее то, что ему их заменяло. В пору было закричать: «Демон!», но тогда ими бы были и все присутствующие здесь. Что было в корне не верно. Это породило очередной ворох вопросов.
- «Иллюзия? Быть такого не может!» - священник с самого момента появления чувствовал в своей руке странную тяжесть, которой там не должно было быть. Теперь же он увидел цветок. Разглядывать его сейчас не имело смысла. Позже, много позже, когда представится случай. Едва различимое движение и странное приобретение утонуло в недрах плаща, оповестив о себе очередным мелодичным перезвоном, напомнившим старосте о его присутствии. Впрочем, кажется Пармено, как раз и не нуждался в напоминании, ибо налетел на него аки коршун на загнанного кролика.
- Хорошо, - покорно отозвался епископ ловкими, отточенными движениями снимая заплечный мешок, лук и колчан, всё это, только в обратном порядке легло перед стариком. А сам мальчишка покорно отступил на шаг назад и, наконец, сдёрнул с себя капюшон, открывая на всеобщее обозрение крайне странную, для человека внешность.
- «Помочь? Мне? Чем?» - Немного поразмыслив, словно взвешивая, правильный ли он делает выбор, епископ отстегнул ножны и уже собирался положить их поверх мешка, когда до слуха донеслась последняя часть вопроса. Рука на мгновение дрогнула и замерла.
- Мертвы, - тихо отозвался Альзас. – Оба. Мать умерла давно, мой дар вместо спасения, забрал её у меня. Она сгорела заживо в белом пламене Единого. Проще говоря, я убил её, хотя и пытался спасти, что же до отца… мои «братья» из ордена меня извести, что он тоже оставил мир живых чуть менее месяца назад, когда я как раз пересекал границу, разделяющую Фомальгаут и Воллан по дороге к озеру, что по слухам, дошедшим до меня, должно было исполнять любое желание просителя. Впрочем, это оказалось ложью, ибо я не вижу среди вас своей матери, которую попросил вернуть. – Священник сделал над собой ещё одно усилие и два клинка всё же возглавили небольшую кучу из его вещей. – Ни живой, ни мёртвой, а это значит…
Мальчишка опустил взгляд, а потом и вовсе повесил голову. Да, он играл на публику, но отнюдь не переигрывал. Боль была настоящей, давней, загнанной на самое дно, но истинной! Столько лет он сражался, учился, защищал людей и что?
- Что такое Селестина? Я никогда прежде не слышал о подобном месте, не видел таких растений и уж точно не знаком ни с одним человеком у которого вместо пальцев на … на руке растёт дерево. – Альзас поднял взгляд на старосту. – Вы сказали, что поможете, так объясните мне, что происходит, почему я здесь? Почему я всё ещё жив, а моя мать мертва?