Затейливыми безделушками светят в вышине звезды! Прекрасные горделивые фонарики, рассыпающие вокруг себя неземное сияние далёких миров и фантазий. Напыщенные и самодовольные, они равнодушно глядят на людскую возню. Или вовсе даже не глядят. Или плюются! Посмеиваются обидно, с хихиканьем этим гаденьким, фыркают себе в нос – ХА. Ну что звездам эти люди? На что сдались они далёким солнцам? Какое дело, спрашивается, возвышенным красивым светилам до человеков, до суетных, смешных и краткоживущих этих созданий?
Звезды горделивы. Люди обидчивы. Над большими городами, например, над огромными этими чадными мегаполисами только бездушная тьма фиолетового неба царит беспредельно. А звезды засвечены, стёрты, уничтожены и списаны со счетов. Звезды уволены, посланы на все четыре стороны и отстранены от великих дел.
Ведь мегаполисам плевать на высокие мечты. Мегаполисы сами по себе высоки и достойны! Только черно-фиолетовый колодец неба, только чернота карабкающихся ввысь домов, только черное одиночество большого города среди миллионов душ.
Вот, например. Умираешь ты себе потихонечку в арке, в нежных щупальцевых объятиях какого-то чудесатого дерьмо-монстра, а людям до происходящего никакого дела. Пофигу же! На Лизу распластавшуюся по стене пофигу, на побелевшую эту лишившуюся дара речи девушку, лихорадочно нашаривающую что-то в своей гигантской сумке. На чихуашку заливающуюся отчаянным визгом, плевать.
И на тебя, Вовчик, людям в общем-то тоже…с высокой колокольни как говорится. Ну и тебе до них, само собой! Рассчитываешь только сам на себя – только дубина в руках, только крепкий хороший удар, только мат на устах чтобы взбодриться.
Помогло же!
С хрустом дерево врезалось в уродливую пасть дивной собачки. Х-рясь! Палочка-выручалочка раскроила череп, вызволяя наружу какую-то тягучую субстанцию…Выбитая челюсть жутким образом съехала куда-то вбок, безвольно отвиснув и высвободив безвольный же серый язык псинки.
Бедная собака. Это ветвистое и щупальцеобразное, кажется просто съело её по живому. Надело на себя мохнатую шкуру и пошло гулять. Чучелом таким своеобразным. Посмешищем над живым животным.
Удар хорошим вышел. Великоленым прямо! Но ветки времени не теряли, обхватили дубинку стараясь вырвать из твоих рук, не давая шансов для второго замаха. С треском лопнула на ребрах "пса" мохнатая шкура, выпуская новые черные отростки в мир. Змеюки эти изломанные само собой потянулись к тебе, Вовка! К такому вкусному и аппетитному мужчине. Не просто веточки – на конце каждого щупальца, тонкий коготь с капелькой какой-то жидкости фосфоресцирующей, имеется…
И тут, словно бы происходящего тебе Вован мало было (ну может ты вдруг подумал про себя – как все это скучно и обыденно, как легко и просто, какое очаровательное отсутствие новизны...), вдруг добрым другом нарисовался Кыщ-Кыщ Первый.
Смотри-ка! Вон, в конце арки стоит, гаденыш новизнявистый. Завибрировал. Задрожал. Затрепетал возбужденно своими белыми отростками:
- Ке-ке-ке! Кхэ мне щ'ьыаканья. Кхе мне. Ке-е-ке мне щ'ьыаканья. Кущ-кущатт-помыщщщ. Щхимя. Нащаавищщ кыщ-кыщ. Щщщматряй-кущщац-ке-ке-ке-пачкац-пачмацгасха-сса-име. Иммме ке-ке-ке, щуука!
Светская беседа. Покуда коготки, покуда щупальца и шипы, и отростки какие-то черные из туши пса к тебе тянутся - этого самого монстра с отбитой челюстью ублюдка. Милый такой уютный разговор происходит.