Несколько метров от двери отделяли Гулгаку от свободы. Она рванула вперед и замерла, вдыхая свежий воздух. В ноздрях стоял запах паленого мяса. Он никак не хотел исчезать. Орчиха тяжело дышала, как-то согнувшись и опираясь руками на колени. С ней происходило что-то откровенно плохое. Глупая Гулгака никак не сформировала, что она чувствует. Холодный бриз от соседнего водопада и множества высотных потоков особенно холодили кожу в беззвездную маркартскую ночь. Зеленокожая оглянулась, убедившись, что девчонки вышли. И как-то запоздало шарахнулась в сторону от прохода, прижавшись спиной к стене. Ее взгляд блуждал в панике и испуге, переходя от каменного невозмутимого лица древнего двемера, высеченного в скале на входе в Муравейник, который до прихода нордов не был приютом для нищих, к сторожевой башне стражей, наблюдающих за порядком в городе, словно незримое око, до клетки, подвешенной над водой, где гнил труп человека, прямо перед другим берегом, где склады соседствовали с пыточной. И вернулся к беззвездному небу, на серо-черном фоне которого утопали в тумане таинственные одинокие можжевельники, выросшие вопреки суровым скалам, жестко цепляясь искореженными крепкими корнями за кусочки земли, чудом не сдуваемой северными ветрами Скайрима, к аркам, выстроенными забытыми мерами, которые обозначали пути к величайшим залам подгорной расы изобретателей, до кузницы по правую сторону от Гулгаки. Орка, конечно, не понимала грандиозности Маркарта. Глупая орка, она думала, как ей плохо. Марать руки в крови не тоже самое, что воровать. Ей казалось, что она пропахла запахом смерти и тлена. Башня стражей вселяла ужас в орчиху. И она смотрела на кузницу, как будто решаясь, что есть иные способы выжить. Но есть хотелось больше.
- Гулгаку тошнит. Гулгака хочет жрать. Хм... - зеленокожая осмотрела подруг, пофыркивая, чтобы последний запах мальчишки не щекотал ноздри, хотя интуитивно знала, что не забудет этот момент. - Надо поспать. Поедим утром.