ссылкаСморило Эйты быстро.
– Я только на пять минуточек, – пробормотала она, отчитываясь непонятно перед кем, и забралась с головой и ногами в тулуп. Блаженное тепло захватило тело тут же, уводя девушку за руку в мир снов, в мир, куда Эйты категорически отказалась бы пойти, будь она хоть чуточку сильнее, чтобы сопротивляться усталости.
Снежинки, приближаясь в своем безумном хороводе, набросились на Эйты как маленькие пчелы, намереваясь спрятать ее ото всех.
***
Хотелось пить. Одежда была насквозь мокрой и оттого холод казался невыносимым. Руки внезапно превратились в ледышки и Эйты положила их под себя в намерении согреть и только тогда заметила – что–то придавило ее сверху.
– Здравствуй! – прохрипела она, прислушиваясь к звуку собственного голоса и глухой ватной тишине, его отражающей. – Мне тяжело.
И снова навострила слух. Бесцеремонный некто не желал ей внимать и продолжал валяться – то ли спал, то ли…умер…
Резкий толчок и ледяные пальцы схватили ее запястье. Эйя вскрикнула, сердце заколотилось так, что подкатила дурнота на пару со страхом.
– Попалась!
Хищный взгляд, заглянувший в тулуп, мерцал ядовитой зеленью красивых мачехиных глаз. Улыбка кривила тонкие губы. Одна рука поддерживает подол платья, другая – сомкнулась намертво на ее запястье.
– Это вы лежали там, сверху? – не открывая глаз, едва пробормотала обмякшая Эйя. Ответа не последовало.
***
Хотелось пить. Удушье подбиралось волнами, то отступая, то держась за ее горло чересчур крепкими пальцами.
– Нет, это слишком рискованно… Девчонку здесь любят…
Эйя, содрогаясь от озноба и силясь вдохнуть как можно больше воздуха, ничего не ответила. Ее любят, вон и отец сказал вчера. Или не вчера?
Девушка открыла глаза и встретилась лицом к лицу с тьмой. Густая неподвижная чернота обволакивала тело.
– Он убьет и зароет ее в лесу. Там искать не станут. Скажем, что сбежала.
Мачехин шепот звенел торжественно. Из–за проклятой тьмы не разглядеть было, с какой стороны она стоит и поэтому Эйя ответила наугад.
– Я не сбегу, мне тут тепло… Слышите?
***
Хотелось пить. Тишина скорбно вглядывалась в ее белое лицо. С той стороны не было больше никого. Они все–таки зарыли ее в лесу. Совсем одну. Она даже не знает, куда пойти, как вернуться. Ничего не помнит. Дяденька Охотник ее спас, дал ей одежду, показал, как найти людей, рыцарь Пестряк и дяденька Бородач говорили, что защитят, а ее нашли и все–таки зарыли в лесу.
Эйты заплакала от жалости. Не к себе, нет. Те люди так старались ее спасти, так хотели, чтобы она жила, а Эйты лежит глубоко под землей, где–то под их ногами и не крикнуть ей, что она жива, что их усилия даром не прошли. Обидно, ой как обидно!
Так, плачущей, ее и отрыла Сания.
Эйты вцепилась в тонкие руки, разгребающие снег, и зарыдала. Так ей казалось. Безучастная ко всему, она осталась лежать внутри безразмерного тулупа, потрескавшимися губами перечисляя всех, кто пытался спасти ей жизнь. И слёз не было, лишь мучительно кривилось лицо, как от сильной боли.
***
Лекарство она пила жадно, не ощущая вкуса, и показалось, что лишь губы смочила.
«Пить…» – хотелось попросить Эйты, но губы лишь пошевелились, приоткрылись, не выпуская ни звука.
От сверкающего снега она жмурилась, не в силах разглядеть сияющую красоту погожего денька. И лишь когда внутри слегка потеплело, не открывая глаз, не зная, слышат ли ее, Эйты прохрипела:
– Рыцарь… дяденька…спасли.
И собрав все возможные силы, враз вспотев и покачнувшись от усилия, приоткрыла глаза и выдохнула:
– Где они?