ссылкаНожки–палочки в безразмерных сапожищах мягко ступали по истоптанной истерзанной земле навстречу доброму и сильному.
Тонкие, в нарядных зеленых туфельках ножки мягко ступали по заплеванному булыжнику площади, спотыкаясь о чьи–то нечищенные сапоги, навстречу доброму и сильному.
Утонув в огромном меховом тулупе Эйты, улыбаясь, шла, чтобы обнять теплое, родное, зарыться лицом в широкую шею и уснуть, убаюканная.
Просторный изумрудного цвета плащ скрывал под капюшоном лицо Эйя, которая, улыбаясь, шла, чтобы обнять тёплое, родное, уткнуться носом в щетинистую щеку и задремать на коленях под перелив знакомой мелодии.
Она уже протянула ему свои горячие ладони – пусть знает, что она на его стороне.
Девочка шла к эшафоту, на котором казнили главного советника короля Теравии, неожиданно оказавшегося предателем, врагом, убийцей, и улыбалась с нежностью – она не слышала выкриков, не замечала брани и толкотни.Лесной хозяин заметил ее и понял без слов. Он знал, что Эйты не причинит вреда, не считает его плохим.
Перед тем как ему набросили мешок на голову, отец вскинул усталые глаза и сразу увидел ее, Эйя. У него хватило мужества улыбнуться, разозлив тем самым толпу, ведь он знал – дочка во всем придерживалась своего, пусть и своеобразного, мнения. И сейчас она вполне обоснованно не считала его виновным.«
Я буду с тобой до конца» – голос, который слышался ей, не принадлежал ни оленю, ни отцу, он плыл над ее белой головой, словно радужное облако, готовое укрыть от любой беды, способное однако растаять при любом малейшем движении. Его стоило укрыть от любого вмешательства, иначе девочке грозила потеря того крошечного воздушного воспоминания, что прорезалось сейчас в ее голове.
– Он хороший… – повторила девочка, прежде чем грубый рывок спугнул родной голос, едва заигравший на струнах памяти.
Широко распахнутые голубые глаза встретились с лицом обидчика, испуганно ощупали….
Мерзкая улыбка палача виднелась из–под надвинутого до предела алого капюшона. Почему Эйты помнила ее и при этом едва удерживала в памяти ту последнюю вымученную улыбку отца? Почему?!
Что–то неприятное заскреблось внутри – проснулся человек. Простуженный, уставший, замерзший, отвергнутый, исполненный злобы, непринятый и непонятый, он ехидно ухмылялся, потягиваясь. Его улыбка – мерзкая улыбка палача, искаженное ненавистью бородатое лицо перед ней. О, оно решительно желало смерти теплому и родному, желало разрушить ее дом, увести ее в этот лес снова и оставить навсегда, без права на возвращение. О нееет, мерзкая улыбка палача, не сегодня! Эти крохи уединения с воспоминаниями она никому не позволит отнять.
Отец закричал. Когда черный мешок закрыл от него ее, Эйя, милый и добрый, он не выдержал. «Я люблю тебя! Прости, Эйя!».Эйты крепко закрыла ладонями уши, как тогда на площади. Теплое, родное, доброе не должно так кричать.
– Он хочет, чтобы я ушла…Чтобы мы ушли, – оглядываясь и наконец вспоминая, где находится, Эйты попятилась. Вот только палача за собой не позвала. Человек внутри, ухмыляясь, ликовал.