«Доктор» — так обращались к Саломее и сослуживцы, и её ассистенты. И это слово было для неё чем-то самим собой разумеющимся, как второе имя. Всё равно что Крацура сказала бы ей «Мэй». Она бы даже не заметила разницы. Настолько это было неважно… До сего момента.
Только сейчас Мэй стала осознавать сложность, заключённую в этом уважительном титуле, почувствовала всю его нагруженность, ощутила тяжесть ответственности, лежащей на её плечах. Ей нет и тридцати. В быту она беспомощна, подобно пятилетнему ребёнку. Порой её подмывает совершить какое-нибудь безрассудное ребячество, а в голове у неё временами творится такая каша, что только диву даёшься, как эта ветреная и простодушная, на первый взгляд, девчушка могла стать прославленным учёным, известным чуть не на всю галактику Виалакта.
И вместе с тем она — доктор Адамиди, отвечающая не только за свои изобретения, спасающие миллионы жизней, но и за вверенную ей лабораторию (и тут Раццарк прав на все сто). И, безусловно, — и в первую очередь! — за сотрудников, работающих под её началом. А только ли они сотрудники для неё? Коллеги, сослуживцы, подчинённые? Нет, конечно же нет…
— Никуда я с вами не пойду, — тон Мэй резко похолодел.
Девушка нахмурилась и отпрянула от наглеца, отступив на шаг.
— Я ведь уже сказала, что не покину лабораторию без моих друзей, — на последнем слове голос учёного отчего-то задрожал. — Я врач-теоретик, я спасаю жизни, а не гублю их! И я не могу спокойно уйти, зная, что оставлю двух друзей на верную смерть, как вы говорите. А вот вы… — миндалевидные глаза сяоянки, и без того не отличавшиеся широким разрезом, сейчас сузились почти до щёлочек. — Раз уж наниматель поручил следить за моей сохранностью, почему бы вам не продемонстрировать свою готовность защищать меня? Прямо сейчас, когда сюда вот-вот ворвутся имперцы.
Круто развернувшись на пятках, Мэй демонстративно сдержанно, будто впереди ждал обычный рабочий день, прошестовала к вешалке, где одиноко висел её белый халат. Задумалась, замерла…
Доселе ненавистный, теперь этот предмет гардероба любого учёного стал для неё чем-то иным, чем просто неудобным куском ткани, в который несколько часов в сутки вынужденно запаковано твоё тело. Теперь он превратился в олицетворение её профессии, её призвания, дела всей её жизни… Бессонных ночей, когда она, в полусознательном угаре вдохновения прокручивала в голове множество теорий, противоречащих одна другой, в попытках найти решение, докопаться до сути. Горьких разочарований. Всех тех бесчисленных проб, ошибок, сотен неудачных экспериментов, тем ценных, что сто первый, наконец, получался и давал искомый ответ. А вместе с ним — приходила буйная радость от осознания, что вот оно, получилось, её работа не бессмысленна!
В это мгновение всё существо Мэй прониклось каким-то новым чувством благоговения и теплоты по отношению к этому белому кусочку хлопка с добавлением синтетических нитей. Неприятия больше не было, оно исчезло бесследно, уступив место гармоничной любви. Девушка протянула руку и бережно сняла халат с вешалки. Провела пальцами по ткани, почти гладя. Неспешно облачилась, словно обнимая кого-то родного, давно отсутствовавшего, а теперь вновь обретённого. Она — доктор Адамиди, учёный-генетик. А это — её дом.
— Если вы остаётесь, заприте дверь изнутри. А если покидаете нас, лучше поспешите, — развернувшись, обратилась она к посетителю.