Какофония, в которую превращалась теперь ее поездка, заставила Штопор стереть минимум четверть собственных зубов в самозабвенном скрежете. Неужели нельзя ПРОСТО. МОЛЧА. ЕХАТЬ. К счастью, автобус вильнул крайне успокоительно и придумывать, как бы деликатно объяснить, что ее заебали слезы, сопли, умалишенные монологи и ругань засранца начальника, не пришлось.
Вместо этого ей лишь пришлось сцепить онемевшие пальцы в надежде сдержать приступ тошноты.
На подоспевшего по ее душу ирландца она поглядела как на рыжего, лохматого, притом разящего виски ангела, с умилением и готовностью голосить для него песни хоть до самой тюрьмы. Сладко ноющие ладони так крепко этому способствовали, что Лео протянула сквозь зубы «Ах, как я милую любил…» лукавый взгляд при этом заставил рыжего подавиться от смеха, ибо он знал, чем заканчивается строчка. Еще бы он не знал, пф! Штопор перестала бы его уважать, а вот Джед и подавно на заднем дворе бы прикопал, чтобы не позорил нацию.
Давясь от смеха и переглядываясь, они шепотом и намеками допели куплет. Настроение наступило, как в песне – еще чуть и можно в пляс. Иллюзия прежней жизни с горечью замаячила где–то вдалеке и погасла, стоило потратить на нее пар секунд внимания.
Лео, вглядываясь в чернеющею пустоту впереди и поражаясь одновременно трем фактам – как водитель видит дорогу, почему не включают свет в салоне, и, если это уже ад, то почему Палач не встречает ее с цветами – а потом и вовсе заскучала, как, впрочем, и веселый охранник, чья фляга опустела раньше конца пути.
Поворачиваясь к загадочному соседу Лео и не рассчитывала на увеселительный разговор, но тот тем не менее состоялся. Без зазрения совести отсыпав себе полпачки леденцов – кто знает, сколько раз еще накатит дурнота – она закинула один в рот, немедленно отдавая себе отчет, что вот именно этот конкретный аромат мяты напоминал ей о дядюшке Джузи – тот обожал ментоловые сигареты, молочный коктейль с ментоловым сиропом и такие же пирожные.
Просто блять автобус воспоминаний! Волшебное путешествие! Она запомнит его надолго, как и рожу агента, когда тот принялся чушь пороть про ублюдка Джо.
Лео скривилась, будто кусок дерьма в рот попало, скулы напряглись, побелели, а мятная конфетка одним движением челюсти хряснула и разлетелась на мелкие осколки прямо в рту.
– О, премного вас благодарю, здоровье у меня теперь просто как у спортсмена!
Пробежавшего двадцать километров с ножом в боку. То есть херовое здоровье, да…
– Передайте, Джо…оо..– попытавшись перебить агента, но получив дозу любопытной информации, она осеклась, – оо…, – губы расплылись в улыбке, сдержать ее было непросто, поэтому Штопор попыталась оправдаться, – мое сердце наполняет скорбь… как же так?!… – вкупе с усмешкой прозвучало более чем издевательски, даже лучше, чем если бы Торрини нарочно это затеяла.
– Ох, – она воздела лицо небесам, – теперь я с полной уверенностью могу сказать, что меня на свободе никто не ждет, – с поэтичной грустью, нараспев проговорила Штопор и скорбно пересчитав взглядом конфетки в ладони, закинула в рот еще одну.
Затем хотела было пойти рассказать печальные новости своему новому пьяненькому дружку, но не тут–то было – любопытство, мать его, пересилило.
– А что же вы не на поминках, мистер спецприятель моего милого Джо?!