Настроение Никки было паршивым. С обеда в голову лезли дурные воспоминания. Для других ужас – это дуло пистолета, пасть дикого зверя, морская бездна, томагавк индейца, качающаяся перед лицом петля. Страхи Никки были другими. Домашнее хозяйство, кухня, стирка, уборка, сопливые кричащие дети, властный и самодовольный муж. С утра до вечера. День за днем. Без отдыха и выходных. Она попала на эту каторгу в шестнадцать и отпахала там восемь долгих лет. Восемь, мать вашу! И конца этому ужасу не предвиделось. Пожизненное. Ни за что. Никки отдыхала только в короткие минуты у камина, когда глядела на пляску языков пламени. В один прекрасный день она купила в лавке бакалейщика бутылку керосина и коробок спичек. Но потом не свернула к молочнику и мяснику, а прошла по улице дальше. Никки брела, сама не зная куда, пока не наткнулась на старый склад. Когда он запылал, она почувствовала себя счастливой и свободной. На следующий день она узнала из газет, что там сгорели два бездомных. Но тогда это было неважным. А сегодня Никки привиделись обугленные лица. Их было еще много. Так что женщина срочно должна была запить это видение. Если для этого придется пристрелить упрямого пьянчужку, ее совесть это стерпит…
Никки скривилась при упоминании «дранной кошки», а потом ответила, усмехнувшись.
- В основном из мяса, старик. Так давно не держался за женщину, что все забыл?! Вот это, - Никки приподняла левой рукой грудь под рубашкой, - сиськи.
- Это ляжка, - хлопок ладонью.
- Это задница! – еще один хлопок.
- Что между ног тоже забыл?!
Во время этого провокационного выступления, правая рука Никки чуть подрагивала у рукояти револьвера. Но в глаза противнику она не смотрела, "держала" фигуру целиком.