Ну, нет... Майя Юрьевна не могла отдать фильму свое внимание целиком, когда капитан Федор Михайлович был так восхитительно, так невозможно рядом с ней. И казалось бы жуткие монстры нападали из темноты на несчастных космодесантников, лилась кислота прожигая в плоти кровавые дырки, жутко шипели Чужие пробираясь по темным осклизлым коридорам за живым сердцем Сигурни Уивер, а Майя все же не могла окунуться в фильм целиком. Потому как Он был рядом совсем, потому как он держал её осторожненько, держал словно драгоценную статуэточку, заключив в ласковый плен собственных горячих рук. И волнительные мурашки пробегали по спине когда она ощущала его так близко, так одуряюще, так восхитительно рядом с собой. И сонная усталость превращала этот киносеанс во что-то нереальное, чудесное такое, совершенно точно невозможное в скучном мире дневных людей.
Ну, нет! Она не фильм сейчас смотрела - она Федей невольно любовалась в эти счастливые мгновения, она примечала его жесты и немножечко стеснялась, когда ловила его взгляд на своих ногах. Будем правдивы! «Нууу, ноги как ноги - думалось Майе Юрьевне, - худощавые и не слишком высокие, подтянутые конечно и спортивные очень даже лапки. Восхрененные ножки Молнии Светловой, а не хухры мухры вообще-то, господа и дамы! И все же не самые сексапильные-то и не самые пышные, будем правдивы на все сто.» Но Федя смотрел, а Майя чувствовала всем своим женским естеством что Федя смотрит. По спине ее пробегал волнительный холодок, а узкая ладонь чуток подрагивала в возбуждении, ощущая живое внимание любимого мужчины.
Ей было приятно и ей хотелось поджать ноги, потому как было одновременно стеснительно и странно в этот миг. Но Пчелка Майя не поджимала свои ножки, она примечала тихонечко как он любуется ее телом, невольно вспоминая Федю без рубашки. И тогда Майя краснела в темноте, тогда стеснялась перед голографической Сигурни Уивер, боясь признаться другой женщине и самой себе в физическом влечении. В простейшем этом человеческом желании прильнуть к любимому телу. Долой рубашки! Долой прочее - стеснения, рамки и надоедливые правила... Ей запал в душу его голый замечательный торс, горячий торс и худощавый чуток - такой родной! Ей обнять его желалось без рубашки, поцеловать шею и спуститься чуть ниже, чуть интимнее, прикоснуться к нему руками... И оттого Майя дрожала и сердце ее волнительно стучало - тук-тук-тук, в этой тьме. И она пугалась когда Чужие выныривали из недр проклятой станции, но пугало ее собственное желание в этой темноте, а вовсе даже не фильм. Рука её задумчиво поглаживала его волосы порой, зарывалась в эти пряди щекоча капитана, а сердце громко билось в груди. Ток-ток-ток.
Наверное Федя его тоже слышит?!
Поцелуй случился неожиданно и странно, казалось бы смотрели фильм и вдруг нега! Густая, пьянящая себе словно мёд обрушивается на тебя волной. Хорошо и сладко тогда делается в груди, как-то свободно и впечатляще одновременно, будто бы стоишь над обрывом. Туда в бездну летят облака, ветра обнимают тебя за плечи и нужен только шаг чтобы взлететь. Его запах, волшебный вкус его губ! Эта встреча в Пещере - так было суждено, чтобы влюбилась, чтобы обожглась, чтобы сломалась она и снова стала целой. Эта первая обжигающая любовь в её рыжем мире. Боль и сладость, терпкость и бесконечная надежда.
Федя, родной мой Федя! Любимый мой Федя, бесценный и родной. Федя!
...Она очнулась когда ее руки расстегивали его белоснежную рубаху, когда она не имела сил остановиться, прильнув к его обнаженной груди своими горячими губами. Но он ведь сам разворошил угли, заставив пламя вспыхнуть ослепительно рыжим пожаром! И вдруг голос его, и фильм. И стыд!
Серые глаза расширились, брови удивленно вздернулись вверх. Она... Она растерялась! И устыдилась. И вообще - обратила свой взор к голоэкрану напуганная собственной смелостью.
- Оки-доки, так точно капитан. У вас там что-то, ага... Это. Соринка, угу, - стушевалась Светлова, рассматривая ненастоящих чужих бегающих по комнате...
Чужие. Никогда не знаешь, когда из тебя выпрыгнет вот такое вот! Неожиданное совсем.