«Да. Нет. Не надо. Разве что иногда, вот как сейчас…»
Улыбнулась про себя Пчелка Юрьевна, по-доброму посмеиваясь над словами Чижика. Без издёвочки, значится, посмеиваясь-то, а так, с медвяным теплом на сердце. Потому как забавным был сейчас Федя и смущался сейчас забавно, и видно было, что нравятся ему эти поцелуи, но и смущают отчего-то; но вгоняют его в неловкость, словно бы задевая нечто гордое в нём. Мужское.
Меньше всего желалось Светловой задевать честь данкийского капитана, меньше всего хотелось ей унизить его или еще чего. Но ведь приятны были поцелуи Фёдору Михайловичу! Но ведь чувствовала дева, как мягко млеют эти усталые руки в её женских кистях. Как они подрагивают волнительно, согретые теплом её веснушчатых рук. Так отчего же тогда неловкость, скажите-ка на милость? Отчего же дамы и господа, присутствует это странное смущение?
Но чудной народ мужчины, тудыть их в качель ёшкин кот! Не поймешь их вот так сразу, дюже сложных этих джентльменов!
Майя посмеивалась про себя, принимала поцелуи его ласковые, поглядывая на Федю искрящимися своими, немного хитровато-кошачьими глазами. Слушала это его милое: «Да, нет, не надо, разве что иногда, вот как сейчас » И делала свои женские выводы, ну да ну да.
Мужчины же как дети! О дааа, она будет его целовать. По его правилам, ага-ага!
Чтобы не смущать и не вгонять в неловкость самого молодого капитана ВКС. В особые личные моменты будет дарить тепло его рукам, значится, чтобы не напрягать своими дамскими нежностями. Пусть будет суров непотопляемый Фёдор Чижик, а она дюже вумная леди-пчела, чуть в сторонке подождет. И поцелует, когда время придет:
«И никуда мой милый вы не денетесь. Потому что и вам это нравится, дорогой вы мой и любимый человек! А я подожду, олрайт, я не буду навязчивой мухой сто процентов. Не стану жужжать над вашим очаровательным капитанским ушком, таким себе аккуратным и будоражащим. Потому как вы трогательны в этом своём смущении, десять из десяти по шкале Светловой, мой добрый Федя. Само собой я не стану жалить ваше мужское эго, хе-хе. Ведь мне очень нравится ваша мужественность, уж если по правде-то говорить. Великолепная Майя Юрьевна со времен Фобоса вашей храбростью покорена!»
Дарила своё тепло Майя Юрьевна, а сама немножечко смущалась ещё, когда ответное тепло дарили ей. Как-то ведь непривычно это было для дочери Светлова – с отцом-то ведь у них установились прохладные, ровно-неровные отношения, в которых папиной прямоты было много, а лирики мало. Отец считал нежности чушью, отец пах ледяным запахом дорогого одеколона, пах своими сигаретами и высоким офисом высокого политика. В детстве, все эти нежности отец зарубал на корню, все эти её несмелые попытки привлечь к себе внимание: «Хватит с меня твоих глупостей, Май! Сопливые пироженки-мороженки оставляй для подружек, а я тебе подарок привёз, дочь. Полагаю, заслужил улыбку? Никто не любит унылых дурёх, запоминай несложную женскую мудрость. А теперь поставь чайник и порадуй старика-отца собственными достижениями. Как там у тебя в МЗУ? Запомни накрепко. Ты меня никогда не опозоришь, Май, я тебя люблю. Но ты ведь понимаешь, КАКАЯ у тебя фамилия?… »
Пироженки-мороженки, ага-ага.
Всегда вот так и оставляла разное женское, для тех самых подружек, которых не было, уж если по правде-то говорить. Оттого и сложновато было сейчас свои нежности выражать грозной Майе Юрьевне: вот руки целовать с двумя чудными родинками – этой ей легко давалось, горячо давалось и славно-славно до боли! А вот самой нежность принимать… это всё еще удивляло нашу Пчелку, это немного огорашивало данкийскую деву, словно бы… Словно бы недостойной она себя чувствовала в такие моменты, ну да, ну да!
«Но ты ведь понимаешь дочь, какая у тебя фамилия? Я тебя люблю, Май. Но ты же понимаешь, чего я от тебя жду? Почему именно тебе, дарю такие замечательные эффектные подарки? Я не терплю посредственностей, никто не вкладывает душу в серость, Май. Запомни накрепко!»
Серость. Да, она всегда ощущала себя серостью из-за этого призрачного шепчущего голоса. Иногда ей казалось, что давно уже отец жалеет о сказанном, что со времен далёкого детского марафона что-то щёлкнуло в его голове. Но отчего-то, почему-то, они никогда не разговаривали по душам. Пытались, кажется. Но… Слишком много пролегло между ними этих самых липучих «НО». Неизбежно вспоминался Офис. Вспоминалась эпическая сцена на Фобосе. Вспоминалось многое, но совсем даже не милое.
А капитан Чижик? Неужто он в самом деле ее любит? Неужто малорослая Светлова действительно не ошиблась, о-окей, не надумала себе происходящее в сентиментальной своей фантазии? Вот просто так, незаслуженно и без всяких достижений Фёдор Чижик готов проводить время с ней – с эффективной конечно девушкой, ёшкин кот, но не сказать, чтобы такой уж всепобеждающей. Неужто, капитан действительно выбрал чайную Майю Юрьевну заместо своей прекрасной Розы-Мимозы на стене?
Рыжая девушка сомлела, когда почувствовала его дыхание на своем ушке и ее рука, жарко-жарко мужскую руку к своей щеке приложила. Как сон! А в этом сне жили поцелуи: веки Майи дрожали, а робкий нежный румянец украшал щеки.
- Майе Юрьевне нравится! Нравится когда ты так щекотно, Федя, так забавно целуешь её в ушко. Хе-хе… Замурлыкала бы сейчас! – рассмеялась данкийская Молния прикрыв глаза от удовольствия. – Как в коридоре, о дааа. Что ты делаешь, Федя? Ты щекочешь моё ушко! Ох, какой-то я видимо слишком неправильный Сэм...
Щекотка. Сладость. Конечно же она замечала КАК он на неё смотрит во время этого поединка, и именно для него она сдувала рыжую челку в бок, улыбаясь при этом счастливо. Нет-нет, а и отбрасывала лишние пряди за спину легким движением головы, а затем хмурилась выстраивая комбинации. И снова теряла их, когда видела губы капитана, очаровательные его брови, когда окуналась в этот восхищенный блеск его зеленых с серебром глаз. Много говорящий блеск глаз, дась-дась! Ободряющий, ибо каждая женщина чувствует, когда ею любуются.
- Полагаю, эффективная Майя Юрьевна действительно выиграла без всяких поддавков со стороны данкийского капитана, окей? Я действительно думаю, что это заслуженная победа Молнии Светловой, тудыть ее в качель! - дрогнула ресницами, когда он ее руку стал целовать. – Чем же мне утешить нашего безутешного капитана и его сложившего свои полномочия короля, спрашивается? Как загладить вину и установить прочный мир между двумя шахматными державами?
Немножечко лукаво прикусила губки, азартно вздернув красивую бровь.
- Архитипически-фигенная доктор Светлова предлагает примиряющий массаж спины, Федя! Тот самый массаж, который вы сделали мне вчера на кухне. Чудесное завершение нашей встречи – натруженную капитанскую спину следует ценить, - кивнула головой. – Но не здесь, Федя, а в особом месте, которое я тебе покажу…
Аккуратно приспустила одну недовольную таксу на землю, рассыпав над Чижиком горсть снега.
- Есть тайное место, мой капитан. Особое место, куда я трусила ходить слишком часто: место это тихое, безлюдное, запретное, ага-ага, такое прямо где могут и убить, ну-у-у, ежели ты попал в дешевый ужастик. Так точно! Свободного времени у Майи Юрьевны было мало, приходила она туда не часто… Иногда Гретту с собой брала, - улыбнулась, погладив таксу. – Ну-у-у, так в реальности зовут нашу сосичную леди. Я ведь её немножечко надумала здесь, можно сказать слегонца прифантазировала же, а в общем-то даже и офигенно не слегонца. Леди Сосиска – это моя мечта, такую славную таксятину я бы и сама мечтала иметь, вот оно в чём штука. А теперь идём со мной, Федя!
Сверкнула серыми глазами азартно:
- А потом, после предполагаемого массажа и моего крайне приятностного лирического места, м-м-м, покажи мне Федя пожалуйста мостик. Сегодня, родной мой, вот прямо сегодня! Я… я никогда, никогда в жизни не видела капитана Светлова на мостике, и… и очень я хочу увидеть капитана Чижика на его рабочем месте. Это… Так приятно для Майи Юрьевны. Разделить твой триумф! И… - девушка зажмурилась. – Понимаешь, я стесняюсь вообще-то туда приходить, я даже наверное могу сбежать из лифта от волнения, выброситься в открытый космос или улететь на ракете прочь в припадке трусости, но… Но я очень хочу!
«Увидеть этот проклятый космос, как видишь его ты, мой родной!»
Кивнула головой Данкийская Дева, решительно двинувшись сквозь парк. Сквозь это ажурное плетение ветвей двинувшись, сквозь присыпанные снегом дорожки, которые Майя знала, как самых родных людей. Она очень уверенно ориентировалась в этом парке, могла и с закрытыми глазами пройти по Репино Радищевскому сказочному лабиринту, приветствуя по пути любимые деревья да скамеечки. Вот показала Федору Михайловичу застывшее озеро. Огроменный старинный дуб показала-то, что неподалеку устроился таким себе могучим да кряжистым стражем. Исполина древнерусского, который здоровьем пышет и дремучей земной энергией.
- Будто страж Лукоморья... только Майя Юрьевна теряется в области автора...
Вот Майя на боковую крохотную тропиночку свернула, растворяясь где-то в синеве.
Указала на насыпь – здесь уже вверх забиралась игривая дорожка и нужно было карабкаться к небу, нужно было не обращать внимание на забор и на полустертую надпись: «Опасно! Нет прохода», на этом самом заборе уютно расположенную.
Вверх!
Мимо деревьев да запретных надписей в густо-фиолетовый сумрак, в этот разбушевавшийся упрямый снегопад. Под восторженный лай Сосиски-Гретхен, слушая как поют ржавые рельсы на ветру… Да-Да. Именно что рельсы: старинные пути старинной железной дороги. Наверное еще со времен двадцатого или двадцать первого века, тихо здесь дремлющих.
Полустанок. Скамеечка. Огни современно города подсвечивают небо ярко-багряными тонами, а здесь очень тихо. Здесь странно. Здесь деревья-стражи охраняют заповедный свой покой.
- Садись, Федя, - поглядела на капитана веснушчатая Пчела. – В былые времена здесь ходил поезд, люди сидели на лавочке и ждали когда он громыхающий да жуткий приедет по своим рельсам. Представляешь!?