Обхватила его горячие ладони девушка, вглядываясь в посерьезневшие, изумрудные с легкими серебряными вкраплениями глаза капитана. И видно было, что тяжело дается ему это признание, от души даётся и как-то вот неловко одновременно, со скрипом же, если можно так выразиться – ведь совсем смутился Фёдор Михайвич, сделавшись похожим на молодого учителя Чижика.
Ее руки чуть дрогнули, когда он попросил о личном имени. Чуть шире распахнулись серые глаза Майи Юрьевны – растерянность в них промелькнула и понимание, и удивление, а еще доброе принятие его просьбы, ага ага. Что тут скажешь? Давно пора было. Только необычна была их ситуация и оттого не спешили они на личное переходить-то, оттого кружили в странном танце, а вокруг были помехи, помехи, сплошное громадьё помех! Словно бы штормовое море пыталось раскидать их друг от друга, накатывали черные валы: отец, возраст, боль давнего эксперимента, разлука, длинною в пять лет, чужое мнение и многое прочее. А они упорно навстречу стремились, гребли наперекор стихии сквозь горькую соль, сквозь муку. И вот…
Девушка кивнула головой, отвечая на его просьбу: сверкнули под этим волшебным снегопадом ее пламенно-рыжие пряди, словно бы тоже давая согласие своё. Челочка упала на лоб украшенная жемчугом снеговых капель.
Вот взялась в свои руки Майя Юрьевна капитанские ладони самые любимые, такие горячие сейчас, взволнованные и дорогие. Поочередно поцеловала, бережно прикасаясь к ним губами. К правой сначала, а затем и к левой: любяще прикасаясь, неторопливо. Отведя чуть назад рукава его куртки, действуя серьезно и сосредоточенно сейчас. Ощущая живой ток крови в этих ладонях, лёгкую шероховатость кожи. Бесконечную сладость ощущая от поцелуев, да бережное тепло в сердце. Щемящее тепло, грустное тепло и такое великое, такое ласковое тепло! Ведь с каждым поцелуем, с каждым взглядом тревожным, каждый раз всё сильнее прорастал капитан в её душу. Вплетался в самую её суть, когда его боль и её болью становилась тоже.
А потому ободряюще улыбнулась Майя Юрьевна, заметив как покраснело его лицо. Отпустила мужские ладони на свободу, чуть прикусив нижнюю губу:
- Олрайт, Фёдор Михайлович, так и поступим! Эээ… то есть… ммм… - рассмеялась тоже спрыгнув со скамейки.
Не так-то это просто было, разрушить последний барьер. Такой себе мелкий барьерец вроде бы, но упрямо сводящий всё к строгой официальности.
- А… а я люблю вообще-то официальность, - честно призналась Пчёлка. – Люблю когда между людьми на «вы» и когда всё строго, размеренно, слегонца архитектурно я бы даже сказала. Майя Юрьевна терпеть не может прелый «междусобой» на все сто процентов, вот я о чём. Но! Не с вами…
Моргнула прочувствованно, серьезной становясь. Тихой становясь и такой себе лиричной девой под снегопадом – волшебной становясь немножечко, несбыточной даже в этой своей небесной любви. И глаза у Майи пронзительными сделались, теплыми такими задумчивыми…
А снег плясал в свете алых фонарей, а подмосковье сейчас казалось сказкой – хрупкой сказкой заточенной в хрустальный шар.
- Я… не хочу с вами на «вы» быть. С тобой, то есть… Хе-хе, с ТОБОЙ!
Улыбнулась от первой этой неловкости, от чужеродности и в тоже время такой доброй свойскостии этого немудрящего обращения. Еще неуверенного обращения, но со временем, когда это станет чуток проще…
- Так непривычно это, говорить на «ты», - честно призналась Майя Юрьевна. - Фёдор… Ммм, неа, Федя. Родной мой! Федя вы мой Федя. Вот так будет правильно. Не Фёдор, слишком это как-то… не в кассу, ага-ага.
«Будто от младшей к старшему и так всегда будет, любимый мой, и может опротиветь со временем. Если я стану называть вас «Федор», вы всегда будете ощущать себя взрослее меня, ответственнее. Поначалу будет просто, не спорю, но затем станет сложнее, ведь у вас не будет роздыха, оки-доки, не будет поддержки от младшей стороны. Вы будете обречены всегда быть Фёдором – всегда-всегда оставаться более взрослым, более мудрым человеком, несущим всю ответственность на своих плечах. Нет, так не пойдет. Неправильно это, родной мой. Навсегда делать вас взрослее, заставлять вас всегда быть сильнее себя. Неа-неа, Фёдор Михайлович, решительно это не годится. Восхрененно не годится, вот мы дюже вумная Майя Юрьевна о чём! У человека должно быть право на отдых, хотя бы среди своих, право расслабиться душой.»
Но это про себя был монолог, а на деле было короче.
- Федя – теплое круглое имя, чудесное такое! – выдохнула в зиму облачком пара. - И «ты». Близкие люди зовут друг друга на «ты». Мы будем на «ты» друг для друга, и на некоторое время будем на «вы» для команды, чтобы никого не смущать, верно же капитан? Федя! Вы – Федя. Ты – Федя. И это чудесно. Позволь мне тебя обнять.
И она протянула свои руки к нему, потому как долго к этому шли, плыли сквозь черное штормовое море, а валы разводили, уводили их друг от друга без пощады.
- …Глядите-ка, Майя Юрьевна видит молодого учителя Чижика у доски и наш класс, чудесно это было. И первые дни на Фобосе и ваши диалоги с Робиком, заслушаться можно было в столовой, капитан. Так эффектно с вами Робик спорил, я слегонца от смеха лопалась каждый раз, угу! Особенно когда он сказал, что будет гоняться за кометой вместо вас. А в Пещере было так здорово с вами… ой, с тобой по душам говорить. Да-а-а. Спасибо тебе за это – за то, что не чувствовала себя глупой, за то, что живой себя ощущала пламенная Майя Юрьевна, тогда и сейчас тоже. Вот как оно было великолепнисто. Прошлое, которому я благодарна. Неправильно было его в чемодан совать, омерзительно нелогично – словно бы половину себя под паровоз пустила. Окей! А теперь можно исправить, стать благодарной... - помолчала немного. - Правда я всегда думала, что вас Фёдором Михайловичем зовут, о да. Вам удивительно идет ваше имя-отчество, капитан, только не верьте тем психам, которые скажут, что ваше имя хуже. Ой, нет. Оно прекрасное. Федя вы мой Федя. Фёдор. Отменно звучит, ёшкин кот!
Рассмеялась тихонечко. Притихла, отдавая дань уважения этому прекрасному трудному прошлому.
- Ох ноу, я не стану пытать сложным этим вопросом, за что меня выбрали. Не станет грандиозная Майя Юрьевна сего неприемлемого дела творить. Уважаемый вы мой Федя! Это интригистая таинственность, а будоражащая Майя Юрьевна такие вещи обожает слегонца. А если бы меня спросили, за что я выбрана, то я бы так ответила: как Сосиска, эгей! В Майе Юрьевне свой интересненький изюм имеется. Вот такой логический выводец, капитан. В чудесной таксе свой изюм и в Майе Юрьевне тоже. Молния, ага. Пусть побудет сюрпризом, я не стану тебя пытать. Ты… Это так странно, так чудесно говорить! Мне хватит. От счастья можно лопнуть. Узнать всё сразу – это уж слишком много счастья за раз, вот что мы Пчёлкины думаем. Хе-хе. Хватит с меня и того что есть, это ведь не хухры-мухры – это Радость! Давно я так не радовалась, даже страшно по первости, как бы Цену не назначили...
А глаза сверкали под снегом и веснушчатое лицо светилось от счастья, ветер играл распущенными Майиными волосами – непокорными, упрямыми такими – а девушка улыбалась, открыто улыбалась и счастливо. Без страха. Потому что со СВОИМ человеком сейчас была. А он стоял рядом. Не грустный, не потерянный. Живой. И что немаловажно, тоже счастливый!
…Подтянула ноги на скамью рыжая девушка, успокаивая разбушевавшуюся Сосику, норовящую в этот момент шахматы раскидать.
На помрачневшее настроение капитана, как это заведено у всех женщин мира, ответила обескураживающей своей мягкостью, робостью этой даже в манерах. Лёгким ласковым взглядом. Кротким таким, аки у олененка Бемби.
- А вам никого Сосика не напоминает? Деятельная ведь особа с вкраплениями Рыжины. Как таракашка энергичная, о да, и бесполезная конечно тоже! Вносит свой элемент пестроты, - погладила звонко лающую собаченцию, лаской утихомиривая эту четвероногую егозу.
А беспечная Сосиска не догадываясь о капитанском гневе, лаяла себе звонко да весело: очаровательно глупыми своими, пуговичными даже глазами глядела на Фёдора Михайловича, дружелюбно дергая хвостиком. Энергичная Сосиска влюблено смотрела на Фёдора Михайловича, и на Майю тоже и даже на шахматы, которые ей ужасно хотелось погрызть в данный момент. Сосиска не была вредной по своей природе: просто она была деятельной, глупенькой и очень шумной собачкой. Затихнув в руках Майи, наконец, улеглась спать. Вот лизнула девушку языком в щеку и вытянулась счастливо, положив голову на Пчёлкины колени.
- О, я за риск, пусть условия с самого начала будут трудными. Трудности это чудесно. Майя всегда побеждает! Хе-хе… - победно бровку вздернула гордая Пчёлка, предоставляя судьбе распорядиться насчет цвета шахмат.
Рыцаря робко погладила, аккуратно приподнимая эту фигурку – глядя на него с вызовом одновременно, но и с опаской.
- Рыцари, нда… - чуть прикусила губу. – Фёдор Михайлович, а где вы живете на земле? Вот я живу здесь, в Репино-Радищево. Если пройти дальше, то где-то через пол-часа будет старая железная дорога и красивый каменный виадук. Железная дорога заросла, паровозы по ней уже давным-давно не ездят и деревья растут прямо сквозь шпалы, словно сказочные неторопливые великаны. Метафорически если выражаться! А дальше за виадуком будет мой высотный дом. Ну-у-у, то есть не мой дом конечно, но там Майя Юрьевна живет, - поглядела с теплом в прошлое, припоминая свою квартиру. – А квартира у Майи Юрьевны отменнаая – окна прямо от пола до потолка, вот это круто. Всё видно на километр вперед. Высота-а-а! Обожаю высоту. А вы… Ты. Где ты живёшь, Федя?
Задумчиво поглядела на него.
- Дом там - где сердце. Иногда мне кажется, что у капитана Чижика сердце в космосе хранится, ну да, ну да. Но мне кажется, на Земле обязательно должно быть что-то родное. Федя! Я могу подарить это Подмосковье, вот так! Это красивое, очень красивое место. Такое… сокровенное. Хотите получить в подарок часть этого великолепного Репино Радищевского пирога? Хе-хе, Майя Юрьевна заберет себе мед. институт и великолепную Сосиску для охраны своего высотного дома. А ты Федя, бери себе парк, не прогадаешь! Оооо, этот чудный парк, там можно потеряться – счастливо потеряться, вот я дюже вумная Пчела о чём. Заброшенная железная дорога, старые деревья, потаенные дорожки и красавица зима! А рельсы это уж как бонус... Майя Юрьевна обожает поезда! Ооо, будь у меня больше времени, прогулялась бы по этим старым мудрым рельсам, далеко-далеко...