Прямоугольный корпус, треснувшее стекло. В ладонях у Майи было зажато технологическое чудо, но чудо разбитое и искалеченное, изничтоженное клешнями роботов-насекомых. Беспощадных ликвидаторов с планеты «Геноцид», то есть Кулимат. Пчёлка тяжело вздохнула, разглядывая свой разбитый планшет, - ещё одна бессмысленная жертва в копилку к двум взорванным шаттлам. Люди выстояли, техника была уничтожена…
Доктор Светлова задумчиво нахмурила брови, припоминая этот странный день, такой вот длинный день и очень-очень тревожный день.
Ветерок голографического отсека играл её волосами – сочно-рыжие пряди жизнерадостно мерцали на ветру. Взлетали вверх и падали вниз сверкая тончайшей паутинкой. Не было больше косы. Вольготно рассыпались длинные локоны ниже плеч – освобожденные, блестящие, почуявшие свободу свою и волю. Ветерок чуть лохматил причёску Майи Юрьевны – выбилась на лоб непокорная челочка, засмеялась как будто бы, норовя попасть в глаза. Но глубоко задумавшаяся девушка ничего не замечала. Треснувшее стекло планшета отражало веснушчатое лицо, глаза посветлели, глядя в прошлое…
Как рассказать о своей жизни, без ненужных соплей и эклерно-медовых драм? Как задать иллюзию, чтобы она стала живой? Чтобы голокомната воспроизвела все эти долгие мучительные пять лет, о которых Пчёлке желалось рассказать без слов. Когда хотелось поведать о своих бедах и о победах тоже, о своих слезах, которые не лились из глаз, но всё же существовали в душе и были пролиты долгими ночами без сна. И о первых радостях, когда смогла победить черноту. Когда смогла шагнуть в будущее, наперекор своему прошлому…
О триумфе госпожи Светловой. И о Цене этого самого горделивого триумфа.
Прошлое. Сегодня утром треснувший экран планшета видел их данкийские объятия, большое совместное счастье вернувшихся домой людей. Выбравшихся из тёмного плена и не сломленных опасностью. Больше всего внимания тогда досталось Алёшке. Майя Юрьевна поглядела на него, улыбнулась уголком губы, прочувствованно кивнув Стругачёву головой. Чуть крепче сжалась ее рука на плече Лекса-Рядового, ободряюще сжалась и как-то по родственному, и хотя не было произнесено слов, многое сказала она без слов. Поглядев на него добродушно своими серыми глазами, улыбнувшись ему и задержав на его лице долгий взгляд. «Да-да-да, Алексей Кирович, прошлое есть прошлое. Майя Юрьевна обнимает вас. Мы более не дети! Мы изменились и выросли, и нам придется уважать это друг в друге, уважать тараканов друг в друге и не наступать на больные мозоли. Не мучьте себя старыми обидами, рядовой Лекс. Многое между нами пролегло, думаю, мы оба понимаем, это стоит ценить»
Рука ее вдруг весело взметнулась вверх, лохматя зловредно рыжие Стругачевские волосы. Первый хулиган на деревне, да-да-да. Сегодня герой, но пусть не забывается, хе-хе. Кнопконажиматель запретнищный. Родственное чудище-юдище, порой горячее, но своё!
Как и Фёдор Михайлович, она слегка оторопела услышав про жительницу Кулимата. Строгое лицо Майи Юрьевны на несколько мучительных секунд приобрело глуповатое, ошарашенное даже выражение: чуть приоткрылся рот, удивленно распахнулись светлые очи. И фирменные отцовские брови взлетели на лоб, когда она поглядела на себя со стороны. Когда увидела съемку и только сейчас услышала ответ инопланетянки.
А потом брови нахмурились и выражение лица у девушки сделалось упрямым, каким-то прямо-таки вредненьким, как случалось это перед стартом лыжных гонок или в преддверии экзамена. И большой палец Молнии Светловой был оттопырен вверх, когда девушка кивнула капитану головой:
- Олрайт! Мы понимаем ответственность, Фёдор Михайлович. Так точно.
Фёдор Михайлович, близкий. Родной. Как много он сейчас значил для неё, но глядела на других, лишь изредка одаривая его счастливым ласковым взглядом. Иногда мы даём от себя роздых самому родному, иногда мы ждем и смакуем предстоящее общение и дарим себя другим людям, загадывая об одном человеке. Живя им и оберегая его как сокровище среди житейской суеты.
...
- Алё-але, Звездолетов Данко Фёдорович, а знаете ли вы что-нибудь об ассоциациях? – облизнула верхнюю губу Майя Юрьевна водружая шлем на голову. – Майя Юрьевна попытается вам объяснить, оки-доки, но вы уж пристегните ремень, Искин Искинович, потому как Майя Юрьевна обожает шпарить сложновымудренными ассоциациями! Надеюсь, короткого замыкания не случится и мы не вылетим в космос всей гурьбой, когда вас закоротит милый вы мой автоматонище-искиникус, потому как я начинаю. Окей.
Она усмехнулась.
- Это должна быть ночь синяя как бархатное одеяло, густая как сгущенное молоко и холодная, словно летний цветок вмерзший в лёд. Застывшее совершенство в фиолетовых, синих и ультрамариновых тонах, вот я умная о чём! Представьте себе парк. Высокие деревья задумались словно в танце… деревья грустят. Тянут руки в ночь, только вместо рук у них ветви. Представьте себе парк, добрый мой друг Данко Фёдорович, представьте себе парк, который грустит о лете. Ёшкин кот! Под ногами присыпанные снегом гравиевые дорожки и по ним очень легко бежать, когда идешь, ноги так и просятся сами собой в полёт. Дальше будет скамейка – старомодная такая скамеечка, заброшенная, похожая на нахохлившуюся одинокую птицу. Смотрите, она должна выглядеть примерно вот так… Совсем не новомодно, вот гениальная я о чём! Скамейка древняя, забытая, но такая прекрасная в своей отрешенности, а тут, глядите, здесь находится надпись закрашенная краской. Катя плюс Коля, ага-ага! Над скамейкой деревья, словно мужчина и женщина обнимают друг друга. Эдакие два старичка, которые счастливо постарели друг с другом и сохранили нежность. Руки-ветви изуродованы артритом, но старичкам есть о чем вспомнить. Вот дорога. По ней иногда ездят старомодные колесные автомобили. Авиакары летают дальше, а здесь дорога и сонные дома. Прошлое, здесь везде живёт прошлое, вот я о чем
Улыбнулась озябнув. Легко было поверить в эту иллюзию.
- И добавьте снег, сильный могучий снегопад падающий с неба на землю! Снег пушистый, жалящий, он мокрый, но не вода. Он падает стеной, одеялом, пушистыми бабочками и белым водопадом, от неба к земле и от земли к небу, словно очарованный мост. И фонари! Фонари Данко Фёдорович, вот такие вот фонари должны быть повсюду… словно одуванчики на серебряной ножке, а зажмуришься, растекутся на ресницах звездой. От них на землю падают конусы света и всё вокруг синее, и немного розовое. Иллюзорное. Зыбкое.
Потерла переносицу рыжая девушка, словно бы опомнившись, сдула надоедливую прядку назад. На ней был зимний спорткостюм – такое вот простое не праздничное совсем одеяние. Но ведь именно так она и бегала чаще в Репино-Радищево. Небрежно обмотанный полосатый шарф лилового цвета, рассыпавшиеся по плечам яркие волосы.
Она присела на скамейку, уложив на колени свой испорченный, но такой родной планшет. Подставила лицо воображаемому снегу и прикрыла веки.
А потом вдруг вздрогнула:
- И шахматы, Данко Фёдорович! Шахматы самое главное! – в перерывах между работой Майя Юрьевна старательно изучала подарочные
книги. Хмурилась и шевелила губами укладывая новую информацию в голове.
- Вот шахматы старпома Михалкова, надеюсь мне удастся сверкнуть этой самой... Мозгой же!
Помолчала.
- Между нами и Фёдором Михайловичем есть прошлое и надежда на какое-никакое будущее, но должно быть и настоящее, вот о чём Майя Юрьевна думает сейчас. Наше общение с капитаном не должно ограничиваться рыцарями и старым детским кино. Ноу-ноу, сэр Данко! – нервозненько усмехнулась рыжая Пчела, произнося с немецким акцентом. – Это есть никуда не годиться, найн-найн! Шахматы прекрасный способ нащупать настоящее, вот какие винтики вертятся в моей мудреной голове. Странно, правда, Даниил Фёдорович, программный вы мой психотерапевт? Я волнуюсь словно тот розовощекий принц перед первым свиданием, хе-хе. Майя Юрьевна сидит на скамейке и дрожит как распоследний заяц, словно бы перед экзаменом или еще чего…
Девушка поёжилась рассматривая разбитый планшет.
- Подумать только, сегодня было столько удивительного. Голова у Майи Юрьевны уже трещит от обилия информации словно переспелая дыня: курс энтомологии от доктора Григорьева. Обезболивающее для бедняги Кролла… И да-да, на обеде Майя Юрьевна обещала дать ответ насчет черной дыры! Ох-хох-хо, казалось бы так много работы, мыслей, идей и этих надоедливых домыслов, а я чего-то трушу. Агась-агась! Волнюсь перед этим свиданием словно крольчиха какая, эдак на одиннадцать из десяти по трусошкале Светловой. Даже вот заткнуться не могу… Никто ведь и не говорил что это свидание, а все-таки…
Майя вздохнула.
Нахмурившись, вдруг скинула свои кроссовки, забираясь на скамейку с ногами. Пурпурные носки. Танцующий снег. Разбитый планшет и коробка шахмат в девичьей руке. Тощая Пчёлка прикрыла глаза, подставляя пылающее своё лицо несуществующему снегу. Разнервничалась чего-то. Теперь она уже не могла думать меланхолично и отстранено, теперь она отчаянно ждала Фёдора Михайловича, барабаня по коробке пальцами.