- …Св-возвращением… - ухнула Майя Юрьевна, зажмурившись крепко-крепко.
Струхнула порядком рыжая док, в пружину зажалась невысокая девушка, слегка подрагивая от этого неожиданного перемещения – нервы в ней бурлили ещё, переживания, эмоции сдерживаемые. Яркие-яркие эмоции которые так трудно было давить в себе, держать в себе и управлять ими. Тяжко, действительно тяжко пришлось данкийской Пчёлке.
...Вот только что планета Кулимат была, странные, добровольно сдавшиеся в плен инсектоиды-паразиты, взрыв и боль нового плена, кружение жутких мыслей в голове - «нас же схватят, нам некуда бежать! Совершенно точно, на сто процентов некуда бежать. Еще раз схватят, вот только не это!». А потом… Потом вдруг Данко, минусовая температура шлюзового отсека и восхитительно теплые руки Фёдора Михайловича на плечах, чуткие руки укрытые плотной тканью скафандра. И жуть. И тепло одновременно.
Ощущение победы – выдюжила, смогла, не раскисла кашей-малашей под влиянием стресса рыжая девчонка, а еще слабость, слабость, стылой ношей обрушилась слабость на хребет.
Белизна разлилась по её веснушчатым щекам, засинели печальные круги под глазами, обозначившись контрастными жуткими полумесяцами. Сероватым, уставшим и горьким сделалось лицо Молнии Юрьевны, и бессилие напало, и противная тошнота как-то вот сразу обрушилась на одну мелкорослую данкийку. Сильную данкийку, но не очень большую, по правде-то говоря, тощую да утомленную походом данкийку. Двенадцатую девушку среди одиннадцати мужчин.
Подкосились ноги и плечи приопустились. Закружилась голова и как-то разом поплохело ей – словно бы рыцари надвинулись, взяли в кольцо выжимая воздух из груди. И горечь наполнила рот, вязкое предчувствие рвоты. Огоньком факела обратился яркий свет.
Повело.
Тени. Пещера. Муть какая-то в голове расплескалась, как тогда, когда было только стылое озерце и шепот капель в прогорклой тьме; когда крик народился отчаянный, когда ушло детство.
И где-то позади, то ли реальным образом, то ли видением восхитительно-приятным, медвяным да живым чудятся руки Фёдора Михайловича. Добрые сильные руки, защищающие, укрытые скафандром, но такие близкие всё-равно. Родные руки родного человека!
Покачнулась девушка.
- П-присесть бы, мда… - и разозлилась тут же не себя. Ну что за сцены! Что за медузистость в костях!
Тряхнула головой своей непокорной. Нахмурилась мучительно, умоляя желудок взбунтовавшийся до медотсека потерпеть. - Д-данко, отчёт пожалуйста... лишних жильцов не прихватили?
Сглотнула, ощущая вязкую слюну. Фёдор Михайлович, родной. Паразиты. Пещера. Муть. Рыцари.
Вязкость. Паразиты...
А она всё же не смогла выдержать, не смогла пересилить себя, бросая другую женщину. Эта беременная самка... Эта жуткая добровольная ликвидация, когда разумные тараканы сами отдавали себя в смерть. Нет! Шагнула вдруг навстречу инозёмной леди доктор Светлова, посмотрела на нее, нахмурившись.
- Уходите! Зачем это вам? - рука сама к лапке протянулась. - У вас же дети! Ну давайте с нами!?
И не могла Майя Юрьевна удержаться, не могла уйти вот так просто, бросая этих насекомых в добровольную казнь. И эту женщину, и ее детенышей. И это глупо конечно было, конечно невозможно и прочее-прочее, но вся эта фабрика смерти, добровольная жуткая ликвидация. Это неправильно. Так не должно быть!
- Вы же мать! («Вашу ж мать! Что, ну вот что здесь творится? Это же безумие!!!»)
Неправильность, всё что происходило на Кулимате было неправильным, омерзительно логичным и совершенно невозможным с позиции морали. Как рыцари. Как тот давний эксперимент с детьми, призванный помочь землянам... И эта боль в голове, и это чувство рвоты. Но всё же смогла, справилась, хотя и не на все десять балов по шкале.
АПЧХИ! Обернулась на Фёдора Михайловича удивленно, на этот звук, такой вот не трагичный, а совершенно будничный - смешной звук и жизненный. Дернула головой МайяСветлова, не веря как будто. Моргнула. Снова глаза открыла, дернув головой. И вдруг рассмеялась. В ладошку. Тихонечко. Завсхлипывала нерво. Казалось что плачет, но смеялась прикрыв глаза - дергая плечами и глазищами своими светлыми сверкая. Полегчало. Откатила боль. Прорвалась наружу робким тихим смехом, облегченным смехом, но несмелым еще.
- Ох... И-иван. Данко! Алё-алё, принесите пожалуйста Ивану одеяло с подогревом, а вообще да, обнимемся!
Тепло к рукам Фёдора Михайловича приникла, ласково щекой прижавшись. Ненадолго, на миг или два обо всем на свете позабыв - растворившись в этом моменте полноты, когда мужские руки на плечах дарили жизнь и силу. Потом к Ивану двинулась улыбаясь уголком губы счастливо, оглянулась на Фёдора Михайловича:
- Идёмте-идёмте, капитан! Вырвались!!! И живы...
На Данкистов счастливо поглядела, на всех этих мужчин ставших такими дорогими:
- Обнимемся, джентльмены. Слава Богу, все живы!