Она была полна любовью своей – этим светом струящимся, этим добрым теплом медвяного цвета; этим пожаром своим горячим – когда тёплые волны, вдруг сменялись волнами раскаленного будоражащего чувства. Но странным делом, не могла Майя Юрьевна представить, что и она сама дорога может быть, интересна может быть и… любима как личность, как человек, как женщина. Любима же, ёшкин кот…!
Робость ещё жила в этой рыжей девушке – юной совсем, неуверенной в себе, только-только превращающуюся в настоящую леди; открывающей в себе женщину, с интересом присматривающуюся к загадочной этой незнакомке. Некая пугливость наполняла пока что Майю Юрьевну, настороженность даже, особая недоверчивость, словно у лани лесной, круглым ушком вздрагивающей в такт неосторожному движению.
Удивилась бы Пчёлка, сильно удивилась бы, узнай она про портрет блондинки – всё произошедшее показалось бы ей невероятным, ошеломительным даже событием. Разве подобное возможно, чтобы девушка с родинкой, эта красавица Лана покинула свою стеночку!? Скажите-ка на милость! Особенное важное место в каюте покинула-то, где всё-всё-всё, казалось служило обрамлением для данного портрета? Прекрасного портрета прекрасной женщины – той самой женщины белокурой, которая соперницей стала Майе Юрьевне; той самой женщины, на которую Майя Юрьевна и не поглядела даже, ага-ага. Перед которой спасовала чисто внешне, уступила чисто внешне, а внутренне, сердечно же - внутренне вступила с ней в отчаянную борьбу, хотя и сама пока еще не понимала своего соперничества. Этой чистой женской логики своей не понимала – прошлое есть прошлое, а я люблю своего мужчину в настоящем и не уступлю никаким Ланам!
О да.
Любовь пока еще жила в Пчёлке Юрьевне в одну сторону – вот сама она любила, любовалась капитаном, радостью наполнялась от простого внимания. Тихо ревновала к Лане, будем честны, но не представляла еще Светлова ответного чувства, не мыслила о том, что дорога может быть взаимно. Что нет уже смысла в этой ревности, что она и сама чего-то стоит…
...
«Дешевая лирика. Вульгарные сантименты» - так отзывался о любви отец. Так он притаптывал высокие чувства, будто бычки в своей хрустальной пепельнице. Высмеивал их и хмурился недовольно.
Майино чувство к отцу было громадным, большим как московская квартира Юрия Аркадьевича и таким же тяжелым, как бесконечное прохладное одиночество в этой самой квартире. Маленькая Майя знала что любовь - это прежде всего тоскливое ожидание, белоснежный потолок да высокая полочка, когда сидишь на верхотуре, грызешь кисленькое яблочко и махаешь ногами. Запретная чудесная высота!
Зеленое с кислинкой яблочко скрипит на зубах, от каждого кусочка продергивает, от каждого кусочка морщищься словно обиженный кот. Вкусно, сладенько, и очень-очень кисло одновременно. Как это бывалыча говорят в народе, дамы и господа? Ежики плакали, но продолжали жевать кактус.
Ну да, ну да.
Любовь на вкус точно такая же, такой же она представляется двенадцатилетней девочке сидящей на полке с зеленым яблочком в руках – кисло терпкой представляется, долгой долгой, какой-то даже болезненной на вкус. Где-то под потолком – отец! Сидишь на верху, значится, ногами болтаешь в разноцветных веселых носках и к нему ближе становишься.
И яблоко ближе становится к отцу, и фикус широколистный, и хрустальная люстра рассыпающая маленькие радуги по просторной комнате, и маленькая рыжая девочка, всё-всё в этих комнатах отца ждет. Всё хочет ближе стать к Юрию Светлову, дотянуться до него, позвать домой. Отец работает среди звезд! Большой и грозный человек, капитан, звездолётчик, великолепный как эта самая квартира – с широкими стенами, с высоченными окнами, с просторными комнатами уставленными элегантной мебелью. Отец тоже элегантен, вся эта квартира словно бы он сам – могучая просторная обитель породистого Льва. Дорогущая, но какая-то ледяная обитель…
…В больших окнах виднеются небоскребы, блекло-синее небо Москвы обнимает своим равнодушным одеялом, такое себе печальное, пригорюнившееся слегонца небо, ветренное по осени. Обиженное горькими заморозками. А где-то еще выше затерялся отец, такой недосягаемый среди звезд. Среди холодных звезд, прекрасных звезд и совершенно равнодушных к любви одной девочки, звёздочек-то. Равнодушным к её эмоциям. К тихому этому – «папа, вернись ко мне, я всё-всё хорошо сделаю! Я буду лучшей, чтобы ты меня любил. Папа!»
Звезды шепчут отстранено: «Глупости, Май. Вся эта твоя лирика гроша ломанного не стоит, дешевые сантименты, одним словом»
Любовь похожа на взрыв…
...
Дернулась семнадцатилетняя Майя Юрьевна, возвращаясь в реальность, хмурясь в этом отчаянном своём движении по Кулимату, даже не движению, будем честны, в этом отчаянном забеге дернулась рыжая девушка, в этом своём удирании от врага. В этой отчаянной попытке спастись! На них нападают, их убить хотят насекомоподобные пришельцы, а она лирикой тут страдает, о доме вспоминает, об отце…
Широко раскрытые глаза не успевали фиксировать события, всё происходило быстро, слишком быстро чтобы запоминать и осмысливать, за спиной стоял Фёдор Михайлович, а когда он успел там оказаться… поди пойми? Майя сейчас не голове доверяла, рефлексам спортсменки своим доверяла, быстренько ориентируясь по ситуации. Доктор была в ней сейчас напугана, огорошена этим внезапным нападением. Молния Светлова, однако, знала что делать – ловкая эта лыжница не терялась, она лишь хмурилась, закусив губу под шлемом. Что же произошло, ёшкин кот?
Подбили ховерборд Фёдора Михайловича, но он цел. Слава Богу! За спиной стоит. Значит всё хорошо, значит будем жить – «Ладушки. Только вперед, Майя, и никаких аттракционов! При, Светлова, несись из-за всех сил!»
…Это было странное чувство. Калейдоскоп эмоций! Страх, кураж, леденящее душу беспокойство снова и снова возвращающее в отцовскую квартиру, на холодную полку, в холодные детские воспоминания – такие приятные, и как ни странно такие неприятные на вкус, будто ледяная вода хлынувшая из душа взамен горячей.
А ещё, как это ни удивительно, навалилось на Майю счастье. Восторженная, удивительная, пузырящаяся как шампанское в тонком бокале ЖАЖДА ЖИТЬ.
«Вот это жизнь, тудыть его в качель, вот это настоящая жизнь!» За спиной стоял Фёдор Михайлович, совсем рядом, одуряющее и невыносимо близко. Если забыть про шлем – можно представить ветер! Можно представить аромат Федора Михайловича, запах хорошего одеколона и особое тепло, когда говорил он сказочное это, восхитительное это – «моя девочка». Говорил тепло и как-то вот проникновенно, до боли же…
Нажала на газ Молния Светлова врубая скорость, улыбка осветила бледное веснушчатое лицо – «А вот и поиграем, ребятушки тараканьерылые, попробуйте догнать гады!»
Усмехнулась Пчелка Майя грандиозно, и… слетела со своего ховерборда прямо на землю, поначалу даже не поняла что случилось. Вспыхнула боль в локте, помутнело на секунду перед глазами, когда какая-то рябь в воздухе пронеслась.
...
Любовь как взрыв, это когда отец рядом. Требовательный властный Лев. Папа всегда любил исполнительность, всегда ценил покорность в людях. Терял к ним уважение из-за этого, но ценил.
Он возвращался в Майин мир взрывом – свежий высокий человек, пахнущий незнакомыми чужими планетами, пахнущий табаком, подарками. Ведь у чуда тоже имеется свой запах.
- Встречай гостя дорогого, Май! – и руки в стороны, и взрыв эмоций. Но отец ценил сдержанность, не нравились ему сантименты, все эти липкости дамские и штучки-дрючки, как он называл женские эмоции. В мечтах она висела у него на плечах попискивая от счастья, в мечтах отец прижимал её к себе крепко-крепко. В реальности недолго обнимались, крепко обнимались, но как-то сухо. Может даже вымученно чуток – Майя стеснялась, Майе было не по себе от того что отцу не нравится. Между ними стояла неловкость, страх показаться смешной и глупой таракашкой.
Чайник заводился. Дышал паром. Прохладная ветчинка, сыр выставлялся на стол, такой аппетитно сливочный в своей ленивой прохладе. Дорогая Светловская кухня приобретала вид живой и домашний, с этим чайником пышащим теплом, с этим заварничком, согретым хорошим чайным листом. Со смородиновым варьньицем в изящной пиалочке, с этой простой шкворчащей яишенкой, которую Майя Юрьевна с удовольствием жарила для отца…
- Пап, а можно с тобой на космический корабль в следующий раз?
- Не говори глупостей, Май. Детям не место на звездолетах! Погляди-ка лучше что я тебе привёз. Дорогая вещь, Май, не дешевка. Не эта твоя херомантия для сопливых детей, вот – гляди!..
Любовь как взрыв. Взрыв радости, взрыв обиды. Любовь ранит шрапнелью, когда любишь такого властного, такого сильного человека как Юрий Светлов.
Отец ценил отношение к себе, Пчёлка ценила отца, ценила его взгляд на мир. Старалась угодить, старалась доказать что она ТО САМОЕ, ТОТ НЕОБХОДИМЫЙ для отца человек, который всегда будет правильным во всём – человек достойный уважения и счастья, человек достойный, чтобы его любили и не бросали одного. Мечтала доказать, но сама не верила.
Ценность для другого? Можно ли любить ее саму?
Без марафонов, без кубков, без достижений, без одаренности?
Достойна ли она быть?
...
Охнула. Повернулась. Вот тебе и прокатились с огоньком! «С паровозным же огоньком да прямиком в топку, тудыть этих инсектоидов в пьяную качель !»
Странно, а Фёдор Михайлович ее всегда защищал, как-то вот не торопился подставить спину свою не самую широкую, чтобы Майя Юрьевна её прикрывала. Поежилась девушка, механически губы облизав.
- Живы, Фёдор Михайлович? Вот это карусели, хо-хо, и я кажется жива… Мать его, пардоны за мой французский… - приподняла брови удивленно Пчелка, когда ответила ей зловещая жуткая тишина. – Данко Фёдорович, алё-алё? Эээ, шахматный клуб, алё!?
Подождала немного, уже понимая произошедшее. Запоздало его принимая, но всё же осмысливая для себя.
- Нет связи. В плен, как тогда…
Мучительно вздохнула и выдохнула поглядев на Чижика – чуть плеснулась рука капитана, будто бы желая к шлему её прикоснуться или скорее к щеке, кто знает? Может и к щеке… Болью отозвалась грудь Майи Юрьевны, щемящая грусть пронзила всё ее существо. Неужели в плен, как тогда?
…В глаза его зеленые поглядела, представив как ласково гладит она чёлку и ушко Фёдору Михайловичу, мягкими длинными пальцами прикасаясь к родному. Как крепко обнимает этого мужчину, как нежно и в тоже время лично, по свойски. Своего. Единственного. Такого родного! Сейчас ласкает, одаривая давно сдерживаемым жаром сердца...
...
- Фёдор Михайлович, так ведь Майя Юрьевна в очках бежит по трассе. В тех самых, пилотно-спортивных очёчках, ага-ага! А волосы - верно. Волосы пафосно смотрятся когда развиваются гривой, шикардос же, а без шикардса нам никуда! У вас есть рация, как вы говорите. Хе-хе. Повязка вдобавок у Майи Юрьевны имеется, чтобы чёлочка не в глаза… А вот когда рвешь вперед и снег этот в голову, и мир вокруг белый-белый, сказочный такой… Потрясающе это, Фёдор Михайлович, лучше и быть не может – словно бы с целой вселенной ты один на один. И тело работает как часы, жинк-жинк, руки-ноги. Летишь! Вот оно как бывает, капитан, Майя Юрьевна это обожает. Ну еще конечно она обожает когда ей восхищаются, хе-хе, не станем темнить... – помолчала. – А пробежитесь со мной в рамках оздоровительной программы, Фёдор Михайлович? Поработаем ногами аки автоматоны какие, хе-хе, чудесно отдохнем! А то на Данко слишком уж легко жирком покрыться… А когда летишь в беге, это вот прямо летишь…
...
Любовь как взрыв ранит шрапнелью. Если с тобой жесткий человек или один единственный, которого ты не можешь потерять. Взгляд его особый не можешь потерять, доброту эту его сострадательную к миру и ласковые губы, губы, к которым так и хочется стать ближе… Однажды. В свое время. Прикоснуться к этим губам, к щеке любимой носом прикоснуться и быть может скользнуть вниз, расстегивая воротник его жаркой рубахи…
- Данко, возможно меня кто-то слышит, у нас нет связи. У инсектоидов имеется какая-то электромагнитная пушка, они разделали нас на орехи как детей. Имейте ввиду. Алексей Кирович! Иван. Они как-то обезвредили наше оружие, у них есть какая-то технология, что касается меня… - подмигнула в свою очередь Фёдору Михайловичу. – Я не намерена сдаваться. Еще поиграемся в их игрушки, ага ага.
...Нахмурились длинные отцовские брови и веснушчатое лицо приняло суровое выражение Юрия Аркадьевича Светлова, беспощадно-прохладистое.
Нет. Она не позволит взять их тепленькими как тогда…
«Пошли бы с вашими высокими технологиями куда подальше!»
Январским холодом сверкнули светло-серые глаза, когда Пчелка Майя выставила бластер, пользуясь тем, что Фёдора Михайловича взяли раньше. Прямо в лоб этому таракану нацелила своё оружие, мрачно поглядев на инсектоида. Да. Оно не действует и Майя Юрьевна доктор, она никого не станет убивать, бластер в режиме оглушения, но таракан ведь этого не знает.
Девушка просто надеялась ошеломить противника.
Нацелила бластер на пришельца, ухмыльнувшись жутенько – с испугом девичьим, и с азартом одновременно улыбнувшись-то, а потом кинулась на таракана отталкиваясь от земли, надеясь дать им с Фёдором Михайловичем фору. Надеясь повалить этого солдата своим весом (всё ж рюкзачище полный за спиной), и...!