Она обняла его так тепло, так трепетно, до боли – не физической, но, пожалуй до боли душевной; она обняла его горячо и в тоже время целомудренно, стремясь поделиться этим своим пламенным сердцем. Без остатка, до дна!
Сердцем Данко и сердцем женщины, отчаянно бьющимся в груди. И если бы кто посмотрел со стороны, то пожалуй эти объятия были похожи на объятия дочери и отца, но она дрожала привстав на цыпочки. Обнимая его шею. Дотронувшись до спины руками – просто дотронувшись, без попытки пощупать, вторгнуться или еще чего такого.
Обняла ненадолго своего мужчину дрожащая и пламенная Майя, тихо улыбаясь и не желая размыкать рук, а потом всё же прервала объятия, чуть отстранившись.
- Д-доброй ночи вам! – улыбнулась кривовато. Помахала ему той самой рукой, что была поцелована и согрета, что горела сейчас ласковым добрым огнём.
Она двинулась куда-то прочь, желая немного побродить одной – дать остыть голове, привести растрёпанные чувства в порядок. Но она ещё обернулась вдруг, поглядела назад, хотя не имела к этому привычки. Проводила Фёдора Михайловича долгим тёплым взглядом, и если бы он увидел ее сейчас, если бы обернулся тоже, он бы увидел, что светлые глаза ее мерцают при свете ламп и что девушка скрестила руки на груди, любуясь капитаном издалека. И вид у неё был счастливый, и плачущий и грустный одновременно и задумчивый.
- Мой… родной, - прошептала Майя.
Она думала о Стругачёве и о шахматном вечере. Больше всего, наверное, о Фёдоре Михайлове думала-то, но думалось и об отце. О том, что она скучает по нему, что теперь, когда они в разных вселенных и встретиться уже невозможно – грусть стала какой-то объёмной, круглой, такой себе тяжелой как гиря. Ощутимое горе разлуки. Раньше-то, достаточно было лишь час потратить на путешествие до Москвы – и вот он отцовский офис, высокий кабинет, запах дорогого одеколона смешанный с запахом не менее дорогих сигарет. Она не скучала по отцу на Земле, а сейчас, на звездолете, в этом совсем чужом мире конечно скучала. И снова вспоминались слова Стругачёва, хлесткие как ожог крапивы – «Под-донок! Подлец!»
…Как он мог!?
Виделись рыцари, улыбка Фёдора Михайловича которая так ему шла, так молодила; и грусть в его серо-зеленых глазах представлялась, и загадочная блондинка с именем Лана…
Майя отправилась в душ с удовольствием намыв свои рыжие волосы, наслаждаясь горячей водой и ароматными шампунями, дамскими этими радостями, которые Пчёлка наносила на волосы и на тело. Она снова переоделась в простую футболку с длинным рукавом, а сверху натянула лиловую футболку с коротким рукавом и большой надписью золотыми буквами: «Потому что Майя – Побеждает!» Одела удобные домашние штаны, с веселым мелким рисунком в виде играющихся котят; а потом натянула носки с крылатыми молниями - личным логотипом. Неторопливо расчесала волосы, распределив их на плечах чтобы просыхали. Запросила у Данко отчет о физических показателях всех членов экипажа, убеждаясь, что у всех всё в порядке. Аккуратно внесла эту информацию в медицинский журнал, не забыв поменять воду у роз.
Время шло, тянулось неторопливой синей патокой.
Решившись на что-то, Майя вдруг написала письмо для Кайрата Тимуровича, попросив Данко передать эту важную информацию утром, когда майор проснётся: «Уважаемый Кайрат Тимурович, боюсь я не смогу присутствовать на ваших утренних занятиях, справедливо полагаю, что это будет совершенно лишним. Не могу не заметить, что Майя Юрьевна вас раздражает, и было бы глупо, подливать масла в огонь. Окей. Я приду на занятия позже, когда узнаю о причинах вашего гнева. В чём бы не состоял мой проступок…» - Пчёлка прикусила губу, сжав кулаки. Потом вздохнула: «…я хочу извиниться за это. Завтра я выясню всё у Спартака Валерьевича.»
Вздохнув, девушка передала это письмо Данко, чувствуя себя трусливой слабой натурой. И всё же она не хотела раздражать майора лишний раз, не хотела давить на него собственным присутствием и заявляться на тренировку, чувствуя его гнев. Раньше бы заявилась, ооо, не сомневайтесь! …Но вспоминался Стругачёв и его давящие объятия, уход безопасника, обида, когда не был прощен сразу. Что ж. Пусть майор тренируется в волю, да и тяжело это чисто морально: тренироваться с человеком, которого от тебя тошнит.
Она попыталась уснуть, но сон никак не приходил после такого напряженного трудного дня. Мысли, чувства, тревоги и воспоминания разрывали ее, всё время что-то представлялось, томилось, думалось. То звенела в груди любовь – опьяняющее сладкое чувство дарующее блаженство, такое горячее, что даже больно становилось! То разливался страх рыцарей, то мучила обида на Стругачёва, смешанная с беспокойством за рядового. Иногда Молнии казалось, будто бы она уже скучает по Фёдору Михайловичу, а потом ей становилось страшно от этой скуки – а вдруг она уже навязчива, надоедлива, вдруг напрочь потеряла себя за этими самыми чувствами?
Тогда Майя, наконец, открыла какую-то мудрёную книгу про Высокое, введя наугад запрос в собственном планшете: «Классика. О любви». Выбранная чисто случайно книга привлекла её темой паровозов; на обложке был изображен старинный дымный вокзал, дамы в пышных юбках и огроменный железный локомотив, напоминающий могучего дракона.
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему…» - увлекли Пчёлку слова автора. Это было похоже на правду, взять хотя бы семью Светловых в пример! Девушка зачиталась, пропадая в тексте, в этих именах инозёмных, в странных, очень далеких от неё декорациях прошлого забываясь; желая отыскать то самое про любовь и про железные паровозы.
...
Её разбудил стук в дверь. Или будильник, или всё таки проклятый стук – Светлова уж не помнила… Её личный кабинет заливало яркое сияние народившегося утра, условного корабельного утра, уж если по правде то говорить – имитация этого самого солнечного рассвета, в том месте, где солнца нет!
Майя всё еще пребывала в славной грёзе. Припоминались странные имена девятнадцатого века, Он…
Ей снилось что-то приятное, нежно будоражащее. Стылые рыцари, как ни странно не явились за Валькирией из кошмаров, девушка проспала спокойным сном, лишь под утро, увидев что-то романтичное, мешающееся с книгой и какими-то дорожными ассоциациями. Будто бы она куда-то опаздывала, бежала. Ждало её путешествие – то ли на Марс, то ли в древнюю Москву классического века. Словно бы в сказку погружение! Возможно, они ехали в Репино-Радищево.
Дымил древний паровоз с картинки заждавшись на своих рельсах. Что-то там было, и это было что-то славное: вроде как путешествие туда и обратно, как у Фродо во Властелине Колец или у его дядюшки Бильбо…
Пчёлка сладко зевнула, потерев слипшиеся глаза кулаками. Сбежал от неё чудесный сон! Быстро брызнула себе в рот мятного освежителя, безвольными со сна руками пытаясь пригладить просушившиеся и наэлектризовавшиеся волосы. Получалось не очень, и вообще, доктору очень хотелось спать. Кажется, она заснула только к утру, хотя если подумать, здесь ведь не существует никакого утра, так что она просто заснула когда заснула. Не нарушив устава. Проспала не очень много и едва ли выспалась, а впрочем, так ведь и полагается если ты влюблён.
- Войдите, - пробормотала Майя, включив свой чайник. С удивление поглядела на старпома, с трудом соображая кто он, и что ему нужно в такой ранний час в её кабинете.
- Ааа… огласите характер медицинской ситуации, - хрипло произнесла Пчёлка, моргая рыжими ресницами. – Где пожар?
Майя сейчас была похожа на королеву Английскую со сна: бледное белое лицо с россыпью веснушек и длиннющие волосы, красиво рассыпавшиеся по плечам – просушившиеся, но немного лохматые со сна, будем правдивы. Сзади большое кресло, что напоминает трон, а вместо королевской накидки – плед, быстренько наброшенный на озябшие девичьи плечи. Х-х-холоды-д-дно вот так просыпаться.
- Спасибо, - произнесла Валькирия, рассматривая шахматы и книги. – Значит, вы пришли в такую рань, чтобы сделать Майе Юрьевне подарок? – удивленно подняла брови, боязливо прикасаясь к фигурке рыцаря. – Восхренностно! Ой, простите, у-уважения заслуживает то есть, и не слегонца. Подарок просто чудесен!
В расширившихся глазах доктора на миг плеснулась давняя боль. Девушка аккуратно поднесла фигурку офицера поближе к своему лицу, задумавшись о чем-то неприятном – живо припомнились глаза её мучителя в пещере: красивые такие европейские глаза, которые врезались в память на всю жизнь. Растерянные и прекрасные очи человека, который вдруг осознал, что пытает двенадцатилетнюю девочку. Угу. Доктор аккуратно поставила рыцаря назад.
- Фу ты, ну ты, прямо как живые! Мечи, доспехи… ай-яй-яй, серьезные ребята, такие они и есть, опасные жестокие негодяи. Кхм,.. - кашльнула в кулак. - Ну, то есть, такими бы они и были, на каких-нибудь там ярких картинках или в голо-кино. Ээээ… А шахматы мне нравятся, тонкая мастерская работа потрясающая на все сто! Но разве я заслужила такой дорогой подарок? Майя Юрьевна ведь полный профан, вдобавок, она не может отдариться как следует. Но всё же… Не желаете ли чай в красивой посуде, Бори… кхм… Геннадий Борисович? Ваши конфеты чудесно сгодятся для такого раннего завтрака.
Изящная фарфоровая кружечка предательски звякнула, когда Майя услышала его вопрос – рот её глуповато приоткрылся, и вылетел из него только один звук:
- Ээээ? – Пчёлка недоверчиво поглядела на старпома, надеясь, что она ослышалась: бледные щёки ее осветились ярким румянцем, а вид сделался очень уж смущенным.
- Ой, кажется я недостаточно проснулась, сейчас мои мозги вытекут из ушей… - раскрасневшаяся девушка налила кипяточку в заварник, принявшись распаковывать коробку конфет. - Айн момент! - вдруг встала из-за стола, и прямо как есть, в своих собственных штанцах с котятами то бишь, быстренько проследовала к холодильнику. Принесла молоко.
- С утра лучше всего пить чай с молоком, голова от него эффектнее работает. Собственновымученное мнение данкийского врача! Жаль только сливочника у Майи Юрьевны не имеется в наличии, а без него ансамбль несколько нарушен… - налила в свой стакан чай, выставив на середину стола конфеты.
Как назло, в этот момент по таймеру включился компьютерный экран, демонстрирующий подборку эффектных Молние-Светловских трюков.
- Мотивирующее утреннее кинцо, агась… - стыдливо потерла коленки данкийская Пчелка. - Простите Майе Юрьевне её прямоту, но раз уж вы так в лоб спрашиваете, полагаю, способны оценить мою пчелиную искренность… Ээээ… Геннадий Борисович, а разве вы не должны поговорить о таком с капитаном? Бла-бла-бла и прочая лирика? Почему вы спрашиваете у меня? Боюсь, Майя Юрьевна не знает, как отвечать на этот невероятно личный вопрос.
Помолчала, задумчиво прихлебнув забеленный молочком чай из папиного подстаканника.
- Ну, если для прессы, сухо да сдержанно: я очень уважаю Фёдора Михайловича. У нас доброе прошлое и для меня честь служить в этом экипаже. Или вы ждете более дружественного ответа? – Вздохнула, внимательно поглядев старпому в глаза. Серьёзно нахмурилась, достойно выпрямляясь в своём кресле.
- У нас с Фёдором Михайловичем не то, что называют словом «шуры-муры».