Не догадывался Фёдор Михайлович об истинных переживаниях Майи Юрьевны. Видел, что с девушкой творится что-то не то, молчит она много - это ей совершенно не свойственно и уже сигнал для тревоги. Красная кнопка зажглась будто - сразу видно, что с Молнией-Светловой что-то не в порядке. Но списал это бывший учитель на ссору с Алексеем. На тяжесть от неудавшегося просмотра фильма, омрачившегося ссорой с другом. Может даже, на некоторую обиду и гнев Майи в адрес его, Чижика, за то, что пытается он защищать безопасника, заступается за него, слова про него хорошие говорит, в то время как он - «Сволочи! Подонки!» Вон как глаза светловские гневом горят... Не понимал педагог со стажем, что сейчас творится в душе идущей рядом девушки. Ошибочно положился на логику, в то время как, что касается женщины, тут о чувствах надо думать. Её чувствах - в первую очередь.
Но вообще-то он сам здорово перенервничал из-за этой ссоры. Причин на то было много. Больше, чем несколько. И дело не только в чувстве вины за поданную идею вместе посмотреть видео, которая стала роковой ошибкой. Дело ещё и в том, что едва-едва возобновившаяся, хрупкая ещё очень дружба между двумя его бывшими учениками дала трещину, раскололась почти напополам, и трудно теперь будет склеить две половинки этой дружбы. Аккуратно склеить, так, чтобы не развалилась она окончательно, не разбилась вдребезги на мелкие осколки, которые уже не соберёшь и не склеишь.
Но и это ещё были не все причины беспокойства Чижика. Он - капитан звездолёта, они - медработник и безопасник, члены его команды. Ни в коем случае нельзя допускать раскола в коллективе! Это не приведёт ни к чему хорошему. В таких случаях капитаны обычно направляют рассорившихся членов экипажа к корабельному психологу, если он есть, а если его нет - то к бортовому врачу, по совместительству часто выполняющему подобную функцию. Но как быть, если один из буянов - и есть врач? Впрочем, на этот случай имелся старший помощник Гена Михалков - в его обязанности помимо прочего входило следить за порядком внутри экипажа и налаживать сложные внутриколлективные взаимоотношения в случае их разлада.
Ах, если бы этими тремя причинами всё и ограничивалось... Но нет. Больше всего Фёдор Михайлович беспокоился за Майю. За её чувства и обиды. За то, чтобы тяжёлое прошлое не растоптало то светлое, что у девушки было в настоящем. За что она держалась всеми своими силами, хваталась свежими, молодыми, неокрепшими ещё корнями ростка, пустившего их в, казалось бы, уже срубленном пне, безнадёжно утраченном деревце. Ан нет - оно снова жило. Снова росло ввысь и вытягивалось. Тянулось к солнцу, с каждым днём становясь стройней. Готовясь зацвести в первый раз после своего второго рождения. Уже появились первые, несмелые бутоны, пока ещё закрытые. Уже запахли они весенней свежестью...
Очень боялся Чижик, что эта ссора всё разрушит. А потому не видел, казалось бы, очевидного. Зациклившись немного на своих страхах. Не видел, что Майя страдает сейчас не из-за Стругачёва.
А из-за него.
- Горжусь, - только и кивнул он упрямо в ответ.
По правде говоря, слова Пчёлки, этот её ответ на его похвалу за целеустремлённость, на признание в том, что гордится ею... они только подлили масла в огонь его опасений. Ну так и есть, подумал Чижик, чёрное зерно этой ссоры пустило свои первые ядовитые ростки. Майя уже ведёт речи, близкие к депрессивным («дайте мне револьвер, я застрелюсь»), а её «спасибо, капитан» прозвучало как-то... неискренне. Неестественно прозвучало-то. Будто хотела она сказать: «Спасибо, конечно, что вы мной гордитесь, капитан, но вы делаете это совершенно напрасно, так как я этого не заслуживаю и самой мне нечем гордиться». Вот как-то так это прозвучало.
«Розу и револьвер... м-мда...» Фёдор Михайлович растерялся. Он пришёл в замешательство и даже не нашёлся, что ответить. Её моральное состояние пугало его как мужчину и серьёзно беспокоило как капитана. Она говорила так, будто снова переживает этот момент. С розой и револьвером. Только ей уже не двенадцать. А револьвер... он у неё был. У старшего лейтенанта Светловой. Штатный бластер, положенный каждому члену экипажа, как военнослужащему ВКС.
- Н-да... блин... сплошные блины, - вздохнул Чижик, и до кухни больше ни слова не проронил. Но было видно, что он из-за чего-то сильно переживает. Он смотрел на неё с беспокойством.
Да нет, глупости, конечно, про бластер. Просто к слову пришлось. Он абсолютно в это не верил. Склонные к суициду не проходят медкомиссию. Да и Светлова? Эта пробивная целеустремлённая девушка? Но вот депрессия... она могла выжечь её изнутри. В её адекватности Чижик не сомневался, но не был уверен, справится ли она с обстоятельствами, бьющими по живому. Не замкнётся ли, не уйдёт ли в себя.
Он боялся её потерять.
* * *
Если первый помощник капитана Геннадий Борисович что-то и подозревал - а он наверняка ведь подозревал, судя по этому многозначительному «УГУ», - то никак этого больше не показывал. И виду не подавал, будто что-то такое странное усмотрел в действиях капитана: в этой его неуклюжей попытке спрятать бутылку с шампанским за спину, в порумяневшем его лице, в сказанном в замешательстве отчестве Майи Юрьевны. И в посуде, расставленной на подносе, тоже. Хотя бокалов и чайных кружек там было по три штуки, можно было посчитать и принять за правду версию Чижика про совместный со Стругачёвым просмотр фильма.
- Я даже Данко обыгрывал, - прихвастнул польщённый похвалой блондинистый мужчина, с лёгкой усмешкой поглядев на усевшуюся девушку. Смотрел он на неё ровно, спокойно, но ей показалось, что его взгляд таит тень любопытства. Хотя, действительно могло померещиться. Михалков вежливо уточнил: - На обычном уровне сложности, правда. Это довольно трудно. Не представляю, как его обыгрывать на высокой сложности. Но ведь я и не гроссмейстер, и даже не мастер спорта, а всего лишь кандидат... ещё в школьные годы увлёкся шахматами, потом стало немного не до них, - отчего-то разоткровенничался старпом. Скользнул взглядом по Чайнику Судьбы, согретому в объятиях Пчёлки, приятно так, душевно улыбнулся. - Ваш друг, надо полагать?
Михалков бросил ленивый взгляд на Бережного - казалось, будто ему лень повернуть шею, но, по видимости, он просто не хотел отрываться от общения с Майей.
- Ради бога, болейте за кого вам угодно. Спартаку нашему Валерьевичу группа поддержки точно не помешает. Боюсь только, кавалерия прибыла поздно. Эшелон уже в пути и пустить его под откос вряд ли выйдет, - он показал ладонью на «съеденные» белые фигуры Бережного. - Но, уж извините, не могу с вами согласиться насчёт выигрышей. Наверное, от человека зависит, как он к ним относится. Я считаю, мы живём лишь ради победы - не важно, в чём... но победа должна быть честной, - серьёзно сказал Михалков, но затем снова расслабился. - Другое дело, что выигрывать у заведомо более слабого противника не так интересно и может наскучить. Но я слишком люблю эту игру древних мудрецов, чтобы отказать Спартаку Валерьевичу в попытке реванша.
С интересом Михалков посмотрел на подходящего к столу шахматистов Чижика, оценивающим взглядом окинул выглаженные брюки, белую рубашку капитана. Задержался на его лбу ненадолго, ещё раз, после столовой, изучая новую причёску Фёдора Михайловича, и перевёл взгляд на шахматную доску. Спартак Валерьевич как раз ожил и неуверенно походил конём, зависнув им на тягучие пять секунд над доской. Поставил его на чёрную клетку, с трудом опустил и выдохнул с некоторым облегчением. Не от того, что ход был уж больно хороший. От того, что принял решение и отступать было поздно.
- Так-так-так... - старпом словно бы отключился от окружающих и полностью растворился в игре, не сводя внимательного, нащупывавшего комбинации взгляда с шахматного поля.
- Ну, раз Спартаку Валерьевичу нужна поддержка, то мы её окажем, - бодро сказал Чижик, становясь сзади Майи, после чего без раздумий положил руку ей на плечи и склонился к ней, практически приобняв девушку. Глядел он на доску с фигурами, но его лицо было... так близко. Сбоку и чуть выше, ведь он стоял, а она сидела. Достаточно лишь повернуться друг к другу и чуть-чуть сблизиться, и можно коснуться губами. - Правда, Майя?
- И ты, Брут, - шутливо буркнул Михалков, скосив взгляд на их композицию, сейчас, наверное, так напоминавшую одну из тех влюблённых парочек, что всегда и везде в обнимку. Пусть даже обнимает только один из них.