- Фёдор Михайлович, ваш чай к бутерброду… - тихонько проронила Майя, пододвигая кружечку чая на блюдце к капитану. Такая вот простая ненавязчивая забота.
Светлова была смущена, огорчена пожалуй и растеряна, а потому старалась не глядеть Чижику в лицо – весь этот разговор выбил ее из равновесия, как-то даже ошеломил заставив сжаться внутрь. Будто удар молотка по голове! Но и смотреть на одинокого в своей печали Фёдора Михаловича ей было невыносимо – чувствовалась во всей его позе давняя нехорошая боль, грызущая тоска, проснувшаяся в капитане.
Девушка просто пододвинула мужчине жаркий чай на тонком фарфоровом блюдце, с каким-то простым цветочным рисунком. Конфетка рядом коньячная, желтизна пакетизированной заварки в кипятке…
А что если и в самом деле, её чувства для него мучительны? Что, если Фёдор Михайлович никогда не увидит в ней повзрослевшую женщину? А вдруг она заставляет его ощущать себя извращенцем каким-нибудь, не приведи Господи… Но ведь Майя уже не ребенок, только это сложно понять. Особенно на фоне красивой улыбчивой блондинки, блондинки по имени Светлана.
...Пчёлка была смущена. Она глядела на великолепную рыжину прохладной газировки в своих руках, ощущая как крохотные апельсиновые пузырики щекотят ей нос. Приятная цитрусовая свежесть.
Глубоко задумавшись, девушка включила головизор. Снова налила чай и теперь уже молчаливо пододвинула вторую кружку Алешке, подтянув собственные колени к подбородку. Сжавшись в этой позе, защищая саму себя и свой не слишком-то уверенный мир.
Мучительные откровения.
Там на экране, рыцарь застыл с огроменным ножом над Стругачёвым. Этим рыцарем для Майи виделось собственное прошлое. Как это Фёдор Михайлович сказал? «Мы с ней встречались, когда вы еще пешком под стол ходили…» Острый подбородок ткнулся в собственные колени…
Значит, ей было четыре года. Смутным видением представлялся солнечный день. Отец что-то рассказывал, а кнопка-Майя наслаждалась счастьем: счастьем общения с этим большим тёплым человеком, который единственный для нее означал целый мир. Как большой такой шар! Он что-то рассказывал о звёздах, смеялся… Она тоже смеялась. В силу возраста ничего не понимала, но заливисто и тонко хохотала, просто от того, что её папа находился рядом. Потом рёв. Отец куда-то уходит. Горечь детских обильных слёз. Каждый ребенок проходит через такую обиду: когда тебя вырывают с корнем от родителей, когда дорогой человек уходит куда-то за дверь. Отца обожала, а Зинаиду Константиновну боялась.
Эта холодная блондинистая женщина никогда не видилась ей мамой. Она была чужой, пахла чужими запахами. Майя норовила от нее спрятаться; убежать от этого бритвенного-острого каре, от недружелюбного взгляда льдистых глаз. Дети ведь очень хорошо чувствуют отсутствие любви.
«Но теперь-то я уже не ребенок!»
А что, если Фёдор Михайлович всегда будет видеть её ребенком, не принимая в рыжей Пчёлке женщину – молодую женщину с женскими желаниями? Тогда Светловой здесь места нет… Ведь он хороший преподаватель, добрый человек. Что если её чувства, её Майина горячая любовь его разрушают, потому что он не видит в ней взрослого человека? Равноправного. Которого можно любить как равного человека! У доктора ведь маленький рост. И фигура совсем не такая, как у этой ладной блондинки… даже судя по портрету, уж явно фигуристая барышня была. Светлана. Лана, как ее назвал Фёдор Михалович. Лана, Лана, Лана… «Мы с ней встречались» Ага-ага. Лана! Так сокращают имя, когда любят…
А Майя мелкая худая Пчёлка, такой ей и быть. То ли эхо эксперимента, то ли генетическая шутка: все в ее семье могучие статные люди, а Молния мелкая и тощая рыжуля, одаренная женщина похожая на ребенка. С этим детством, которое погибло в пещере слишком рано, а потому намертво переплелось с ее ущербной взрослостью. Как два растения не дающие друг другу жить. Но по уму-то, доктор ребенком уж точно не была, иначе ее бы не отправили на корабль ВКС. Иначе, она не сумела бы выжить на учебе.
«Я не ребенок!» Но понимает ли это Он?
Подбородок слегка заныл, больновато уткнувшись в острые колени. Голографический рыцарь вдруг разрезал веревки и пошел себе прочь. И вот уже пещера, тусклый огонь факела на стене. Застывший Чижик, внимательно склонившийся над Алексеем.
Это было самое трагическое! Фигура учителя в этот момент и дрожащий, не верящий в своё спасение Алексей. Руки взрослой Майи Юрьевны сами собой потянулись к ушам: кто-то вот от страха лицо закрывает, а Пчёлка норовила прикрыть уши.
…Дети в пещере принялись освобождаться от кляпов. Майя как всегда шагнула к Фёдору Михайловичу первым, защищая его, стремясь освободить от пут. Вернуть ему свободу – Чижику, которого заточили в клетку!
«Лана. Лана. Лана…» Майя Юрьевна ревновала. И чувствовала себя уязвлённой и понимала как это глупо, как смешно и нелепо, обижаться вот на такое. Лана-лана-лана. Одно ее имя заставляло Светлову молчать.
Дети принялись о чём-то совещаться. Маленькая таракашка-Майя не стремилась избавиться от своего кляпа: она сейчас выглядела чудной, на этом самом голо-экране…
- Я просто тогда напугалась, - подала голос Пчёлка, чтобы сказать хоть что-нибудь. Развеять это личное безмолвие. – Майя Юрьевна не была идиоткой, но смех, порция розыгрыша над вами, оно помогало не сойти с ума. Моя психика стабильна, я не сумасшедшая. Просто, всё это было слишком реально, слишком жутко. Я думала, что они вас убьют этим ножом, Алексей. Потому и пошла в разведку никого не спрашивая. Нужно было охладить мозги!