- Неа, завтра будут блинчики, - хитровато улыбнулась веснушчатая Майя, отвечая Ивану на его вопрос. Прихлебнула свой вкусный персиковый сок, с интересом поглядывая на прочих данкийцев.
- Блинчики, ага-ага. Не американские, не космические, а самые простые и привычные, круглые как солнышко блины, - обвела этот самый воображаемый солнечный круг, длинным докторским пальцем в воздухе. - Думаю, всем нужна простота. И простое, непретенциозное угощение к этой простоте: как-то сметана, сгущёнка, топленое масло, мёд. Агамсь… - Пчелка удовольственно порхнула рыжими ресницами при слове «мёд», оживившись от этого вкусного слова как самая настоящая пчела. – Блины со сметаной и медом я очень люблю, хе-хе. Вдобавок, Майя Юрьевна считает, будто это чудесный утренний десерт – прямо то, что доктор прописал! И буду честна, у блинов имеется одно о-о-очень ценное свойство…
Тепло поглядела на капитана, эдак по-родственному да задумчиво, а потом, смутившись, снова в тарелку взор устремила.
- Их трудно испортить: либо они сразу вкусные, либо чертыхаясь и матерясь, ты соскребаешь их с пригоревшей сковороды. Агамсь. Блинное утро, господа! – повернулась к Ивану. – Если желаете помочь с чайником, Майя Юрьевна не возражает. Но я завтра планирую встать в рань, так что решайте сами, Иван… Вставать рано утром - та еще пытка. С вечера всегда кажется намного интереснее, нежели утром, когда беспощадный будильник вгрызается прямо в мозг, а ты весь раздраженный и растрепанный хочешь этот самый будильник убить. Ага-ага.
И Майя Юрьевна хитровато поглядела в сторону, ведь вообще-то ее коварный план был очень прост: Иван не пожелает вставать рано, а Пчёлке не придется обижать второго инженера отказом. И не то, чтобы инженер был ей неприятен, просто опасалась Майя Юрьевна дать Раздолбайле какой-нибудь ненужный намёк. Ну чисто случайно, агамсь.
Оно вроде и фантазия всё, а нет-нет, и казалось девушке, будто есть какое-то смутное напряжение между Иваном и Фёдором Михайловичем. Причем, именно со стороны Ивана, угу.
...
Напряжение.
Кырымжан сейчас напоминал гудящую электробудку или молнию, готовую шандарахнуть по голове одну девушку. Упертую девушку, девушку, которая не привыкла обижаться: - Окей. Я спрошу Спартака Валерьевича. Не знаю, что случилось, но спасибо вам за помощь, а блины завтра будут вкусные, я уверена!
«И я еще приду на ваши занятия. Теперь-то уж точно приду, сто процентов!» - нахмурилась про себя.
...
Если бы рыжую Майю спросили, какое у нее самое лучшее качество, Пчёлка Светлова ответила бы правдиво – «я не теряюсь даже в самых нелепых ситуациях. Вот именно!» И Майя бы наверное даже пристукнула ладонью по столу в такт своим словам, ведь стучать подобным манером ей очень нравилось.
Ну, в самом деле, вляпавшему в шоколадку и обернувшемуся капитану Чижику, открылось жуткое зрелище: сверзившаяся со своего трона Майя Юрьевна сейчас боролась с креслом, пытаясь выбраться из этой шелестящей ловушки. При этом ноги ее оказались где-то сверху, а голова снизу. Веснушчатая же щека девушки, и вовсе, угодила прямиком в конфетную коробку. Досадное падение на все сто! Хорошо хоть конфет в коробке уже не было – разбежались они кто куда, одна вот Фёдору Михайловичу как назло попалась на пути, испачкав его интересное место.
Но раскрасневшаяся Молния не терялась. Заметив обращенный на нее капитанский взгляд, док озорно приподняла голову, подставляя себе кулак под щеку и отпихивая конфетную коробку в сторону. Мол, так оно всё и задумано у меня!
- А вы сомневаетесь? – ответила не теряющая лица Майя Юрьевна, с интересом вглядываясь в капитана: тепло вглядываясь да задумчиво. Она даже брови умудрилась приподнять, что в ее положении, согласитесь, было нелегко сделать.
…Сейчас она очень сильно отличалась от той себя, которая несколько минут назад узрела папину секретаршу. Тогда Пчёлка выглядела уязвлённой и обиженной фурией, остро напоминая ошеломлённую, оскорблённую в лучших чувствах жену – ту самую жену, которая пришла на работу к любимому мужу с домашними пирожками, и вдруг увидела его в компании такой вот фигуристой Королевы Красоты. Причём, королева эта наглаживает любимому ручку, выставляя огромную грудь, а король вроде как и не возражает…
О-о-ох, ревновала Майя. В самом деле ревновала же, сделавшись похожей на колючего ежа! Ей это даже немного шло – когда глаза блестят, брови хмурятся, а огненно-рыжие волосы посверкивают от негодования и будто бы искры по ним пробегают, трескучие такие.
Майя – страстная душа. Огонь! Она не только ласковой умеет быть – она умеет быть огнисто-колючей, ревнивой львицей. Агась-агась.
Как и каждая женщина, ну да.
А сейчас, хоть и сверзившаяся с трона, рыжая девушка была весела: в серых глазах её плескался светлый задор. Ласковый задор, который каким-то образом обуздывал это жгучее пламя. Успокаивающе всё-таки Чижик действовал на Майю
Молния Светлова довольно говоряще смежила веки, этим самым морганием отвечая Чижику и его новой, освежающей капитана чёлочке. А ещё, взглядом своим мягким отвечая-то, интересом в глазах, да загадочной полуулыбкой застывшей на губах.
Потом, правда, одна веснушчатая особа всё же не удержалась от шутки:
- Конечно правда, на все сто! След от конфеты явственно виден, Алексей Кирович прав. Со своего положения Майя Юрьевна очень хорошо видит коричневый крохотный след, очень коварный, если дело заходит о месте, которое ниже спины… - Майя всхлипнула, пытаясь удержать смех в груди. – Очень-очень нехороший след, прямо красная тревога. Салфетки-то у меня есть, но боюсь когда вы разотрете, маленькая полосочка превратится в большую коричневую кляксу на вашем идеальном белом комбинезоне, и… (Майя затряслась в корчах смеха)… и… и вечер перестанет быть томным.
Развеселившаяся девушка больше не могла молчать, залившись душевным прямо-таки ржачем, подергиваясь и всхлипывая приглушенно. Наверное, это был немного нервный хохот – хохот, выдающий напряжение и страх одной Пчелы. Наболевший смех. Не злой. Скорее облегчающий душу.
- Вы не обижайтесь, пожалуйста, я тоже сегодня на себя воду пролила… - с трудом перевела дух Валькирия. - Мммм. Пролила воду из под роз на колени и гораздо выше колен. Ага-ага. В основном выше… А ведь все на этом корабле знают, как Майя Юрьевна любит пить свой великолепный чай, нда… - док снова засмеялась. – Ситуация грозила стать катастрофической! К счастью, Данко Звездолетович не стал меня выдавать, а больше никто не видел. Я уж думала, хуже не бывает, но… теперь, когда я смотрю на вас… - серый взгляд Пчёлки скользнул по конфетному месту Чижика, и девушка снова затряслась в тихих смеховых корчах, одновременно дергая ногами и пытаясь выбраться из слишком тесных объятий своего кресла.
В конце-концов, выбравшаяся на свободу доктор протянула Чижику влажную салфеточку, ароматическую такую и свеженькую, припахивающую счастливой ромашкой. У женщин всегда такие водятся: в карманах и в безразмерных сумочках, да-сь да-сь.
- Держите. Но учтите, может стать только хуже, если неудачно затрете!
По телевизору, между тем, школьное собрание плавно двигалось к шлюзовому отсеку. Первая ссора, первые слезы Майи на том корабле. Пчёлка задумчиво поглядела на саму себя, болезненно сморщившись, когда крохотная рыжая девочка зло бросила мальчишке-командиру в лицо.
- Потому что ты, плохой капитан!
- Ну да, ну да… - пробормотала нынешняя Пчёлка, стыдливо потирая веснушчатую переносицу. Сегодня утром она была близка, чтобы бросить что-то подобное капитану Чижику в лицо, когда он засомневался в ней. Характер вещь такая… даже и через пять лет изменить себя очень трудно. Майя не была идеальной женщиной, но причинять боль другим ей не нравилось. Сегодняшним утром она удержалась, обуздав свою пламенную натуру, а вот тогда в школьном классе – к сожалению нет.
Вздохнула задумчиво, какой же Фёдор Михайлович все таки невнимательный! КОГО она, спрашивается, снимала-то в том классе? Неужто не заметил!?
…А может и хорошо, что невнимательный, ведь кино-то было не только про страдания, про чувства оно было. Про очень большое Чувство, зародившееся в одной очень мелкой девчушке. Но Фёдор Михайлович сам должен понять, разобраться в себе, осмыслить… ведь такие вещи не объясняют вслух. Начнешь озвучивать и обяжешь человека собой, испортишь что-то хрупкое, вручая своё сердце как ненужный груз.
О таком вот личном на двоих, каждый сам должен понять.
Майя смотрела кино, начиная мёрзнуть от тягостных предчувствий - сейчас ей очень сильно хотелось придвинуться к мужчинам, но гордость истинной Светловой не позволяла выглядеть слабой.
Рыжим лучом солнца в сгущающейся грозовой тьме, промелькнула сцена с ведрами, лопатками, и со счастливым Алёшкой, который никак не мог дождаться выхода наружу. Такой себе яркий, пламенный рыжик. Майе было приятно смотреть на своего друга, даже с экрана Алеха вселял оптимизм.
- Ведро номер одинадцать, Федор Михайлович, серый как асфальт цвет с примесью голубого. Ведро номер двенадцать, голубоватое над крупным мегаполисом небо с примесью серости. Они совсем разные, их невозможно перепутать. Как ученый я конечно же всё напомню. Это моя главная задача – помогать, напоминать, исследовать! – мелкая девчушка смешно насупившись, объясняла ботинкам учителя, как следует различать вёдра. Пчёлка помнила, она тогда очень стеснялась Чижика.
Как это ни парадоксально, она и сейчас довольно часто стеснялась Фёдора Михайловича…
- А я помню, почему мы были такими радостными, - кивнула головой реальная Майя в каюте, разглядывая саму себя в прошлом. – Красавец вы Алексей, очень ярко смотритесь! Съешьте мороженное, а то оно растает... А если о веселье говорить, ммм... Это ведь всё было для нас! Я и сейчас такое ощущаю иногда: когда на финишной прямой, когда победу чувствую в груди. Или скажем, если хорошо сдала экзамен. Выброс адреналина, счастье в желудке! Сейчас правда всё реже, ёшкин кот, ушло оно куда-то… будто в унитазе воду спустили. Пффф. Хотя вот если я трюкачу, тогда оно вроде ещё есть чуток: ударишься больно, сделаешь феноменольную глупость и всё равно весело. А тогда. Это ведь всё для нас было, сто процентов! И ни с кем больше такого не происходило, ни с одним классом, - Майя вздохнула. – Наши родители могли увидеть нас, могли гордиться нами, мы могли привлечь их внимание, - Пчёлка вдруг заболталась, рассматривая детей в шлюзе. – Они могли узнать какие мы, что в нас есть. И может быть, кто-то взял бы кого-то на свой корабль, угу. И не говорил бы, что всё это глупость, мечтать о таком. Майя Юрьевна могла доказать отцу что она взрослая, что она не будет грузить его собой, что её не нужно бояться. Ну да… - замолчала вдруг, осознав что лишку дала. - Простите, что-то увлеклась.
Прикусила губу, а потом все же высказалась.
- Но отец ведь не всегда такой, каким вы его видите сейчас. Он честный, щедрый, великодушный. Разный. И…
…И в ушах у девушки, как назло, звучали все эти жуткие клички, которыми Светлов наделял Чижика: Щегол, желторотик, капитан-приготовишка, задиристый юнец… казалось, всего три месяца подготовки к полёту, а сколько всего было услышано. И как тут объяснить, что вот эти ругательства, эта мелочность какая-то, появившаяся с возрастом в Юрии Аркадьевиче, это еще не весь её отец.
Её папа - Герой. Только герои, они ведь и из черного, и из белого состоят – всего в них понамешано густо.
А Туманная планета уже врывалась в каюту, уже заволакивала рассудок своей беспроглядной полумглой. Вот уже ушел Робик, и первая группа Алёшки растворилась в белизне.
- УРАААА!!! – счастливый стругачёвский вопль грянул на всю каюту.
Вот уже и Майя оказалась там, в своём персональном кошмаре.
Рыжеволосая Молния притихла, подобралась, узкая её ладонь испуганно прижалась к груди, когда Пчёлка снова увидела этот проклятый туман, чахлую растительность. Увидела Алешку, двигающегося с первой группой вдоль корабля, и их собственную вторую группу, уходящую к каким-то камням.
Признание в своей ошибке, тихая сосредоточенная Аня и ОНИ, проглянувшие на горизонте тени.
Семнадцатилетняя девушка испуганно зажмурилась, отворачиваясь от экрана – отгораживаясь от него руками, ладонями, закрытыми мучительно глазами.
Эхо детского крика в ушах, призраки давней муки. Она знала, что сейчас произойдет, знала до секунды.
Жестокие молчаливые тени.
- Трос оборвался! – предупреждение учителя.
Ведра, застывшие на холодном грунте холодной планеты.
- Ань, я прошу, возьми пожалуйста лопату и обороняйся если что!
Туман, туман. Семнадцатилетней Майе вдруг показалось, что этот проклятый туман реальнее звездолета Данко, что существует в мире только экспериментальная планета, а всё что было после нее – всё это призрачно, иллюзорно, всё это не по-настоящему.
Жуткие, уничтожающие ее рыцари – она не могла на них смотреть, вот просто не могла.
Побледневшая испуганная девушка вздрогнула, закрывая уши руками.
Неудачный выстрел из бластера, короткий удар под дых, рухнувший Чижик…
Нет ничего страшнее, чем смотреть на страдания того, кого любишь: смотреть, и не знать чем помочь. Быть растерянным, слабым, не способным защитить дорогого сердцу человека. А они вырывают его из твоих рук!
Всё это было постановочно, не взаправду – а трясущаяся от ужаса Майя Юрьевна испытывала вполне реальную боль: она зажмурилась, закрыв уши ладонями, пытаясь заставить себя смотреть на этих рыцарей и не имея на это сил.