Майя Юрьевна чуть нахмурилась, глядя на помрачневшего Алексея - мысленно отсчитала про себя до десяти, услышав слово «трепло» в отношении Чижика. Как бы тут гадость какую не сказать… Оно ж обычно впереди неё словно паровоз несётся – острое себе словцо, а ещё черный гнев, который захлестывает волной. Ага-ага! Но обижать бывшего другана так вкусно поедавшего яичницу, совсем даже не желалось. Не хотелось портить эту славную добрую атмосферу, чтобы, значится, ужалить пчелой.
Вот потому-то и установилась в кабинете звонкая, повизгивающая комаром тишина. Дышащая кондиционером да свободными ветерками, тишь-шина. Недолго так, не дольше минуты наверное, но Майя молчала, побелев от гнева.
А ноздри её возмущенно раздувались и засверкавшие глаза, выдавали эмоции без слов.
Словно два огня! Вот оттого-то, наверное, они и не могли быть с Алексеем вместе. Дружить-то – пожалуйста. Им было друг с другом весело и легко, задорно можно сказать. Но если представить их влюблёнными – рано или поздно кто-то кого-то сожжет. Слишком рыжие у них характеры, слишком уж шальные. Пламенные! Случалось, прямо-таки на камень попадала метафорическая коса, и тогда взлетал в воздух сноп ярчайших, золотисто-оранжевых искр.
Даже волосы у Майи, кажется, затрещали от этого статического электричества. А Алексей Кирович злобно принялся терзать тарелку своей вилкой – вжик-вжик, будто бы на шпагах фехтование, резкий такой, не самый приятный для ушей звук. Даже со стула приподнялся.
А брось она сейчас в него что-нибудь едкое, вроде: «Геро-о-ой», станет ещё хуже.
Потому-то Майя молчала. Мужик, видите ли… Защищать он её будет на метафорической амбразуре, будто бы она усмирена и сама о чём-то подобном не мечтает. Она же не только Светлова, не только в медотсеке врач и на кухне со Спартаком, Майя была ещё и Молнией – горячей натурой обожающий рисковать. Она от этого пьянела, хмелела, горела от удовольствия всеми цветами радуги, когда могла Сверкать! И чтобы все от восхищения раскрыли рты… Скажем прямо, Майя Юрьевна это очень любила, когда публика, значится, любила её.
А Алексей Кирович, получается, чуть ли не в стойло женское ставит, указывая, что он сам в таких вещах намерен решать. За неё!
…Герой.
Майя Юрьевна вздохнула: накатила на неё сизая, какая-то очень прохладная печаль, девушка даже плечами зябко повела – она всегда, когда начинала грустить, сильно замерзала. Вот и мурашки противные по спине пошли, будто бы и в самом деле на ветру.
Эта грусть, однако, помогла удержаться от жестокой ошибки… а ещё ласковое чувство на сердце, изводящее душу своей доброй болью: оно меняло её, приоткрывая новую, невидимую раньше сторону жизни.
Ведь пройдет время, Алексей неизбежно повзрослеет и однажды случится такое, что возникнет на горизонте другая женщина, а веселая ненапряжная дружба между Стругачёвым и Светловой, выйдет покурить за дверь.
Потому что Рыжик Лёха уже не будет красоваться перед Пчёлкой Майей, ему станет нужна другая. Всего и делов.
И уже не перед Майей будет сверкать этот красивый, жизнелюбивый рыжий солдат… и не Майины светло-серые глаза, а глаза другой, любящей Стругачёва девушки, станут отражать пчелиного другана. Он в них конечно растворится, как растворялись сотни сотен до него: не важно как, однажды это всё равно случится, если они конечно выберутся из западни…
О!
Рядовой Лешка ещё не знал своей силы. Харизматичный, шальной, красивый! Вполне возможно, в будущем самый настоящий пилот звездолёта. Страшно представить, сколько девичьих сердец начнёт по нему томиться, ведь Стругачёв только-только в войдет в пору, что называется.
Майя сейчас смотрела на него как на брата, любуясь Рыжиком со стороны. Нет, она не сможет его любить как мужчину: мужчина в Стругачёве её даже раздражал, словно бы отнимал микрофон у того веселого горе-раздолбая, которого Майя просто обожала.
Но Лёха - мужчина, так тому и быть. Остаётся надеться, что даже когда Алексей повзрослеет, он не забудет о своей боевой подруге. Конечно, наверное, чувства его скрутят волной на какое-то время, но уж когда он очнётся, Майя будет его ждать.
Впрочем, если появится другая девушка, вряд ли её обрадует дружба Лёхи со Светловой, по первости так уж точно…
«И будет великолепная Майя Юрьевна сидеть одна в своём кабинете, пить остывший горький чай из щербатого стакана. Ё-моё. Слушать Лунную сонату Бетховена.
Твою-то МАТЬ! Будет слегонца ревновать, само-собой: как сёстры иногда ревнуют к своим братьям. Но а сейчас, Майя Юрьевна будет молчать. Потому что жизнь – не веселая штука, а светлой её делают хорошие люди, которые встречаются на нашем пути. Их нельзя обижать. »
Улыбнулась, наконец, своей половинчатой улыбкой.
- Имейте ввиду! Если вы сейчас самовоспламенитесь прямо в моём кабинете, Стругачёв, то оставите всех славных данкийцев без врача. Плесну-ка я вам чаю. И себе. Ну да… между прочим, Фёдор Михайлович вас хвалил, вот.
Подлила кипятка, азартно приподнимая бровь: – А вообще я люблю риск, вот я о чём. Майя Юрьевна не только кухню ценит или стерильный покой медотсека. Ёшкин кот! – тоже пристукнула по столу ладонью в такт своим словам. – Майя Юрьевна обожает приключения и чтобы в них с головой. Сначала-то я думала, что из я медотсека не вылезу, планировала здесь, знаете ли, просидеть весь полёт. А теперь я поняла – эти исследования бодрят! Ну да. Я ненавижу вакуум и всё такое, тесные челноки, тряску, скафандры кстати тоже. Но лететь вперед мне нравится. И будь сейчас какая-нибудь новая планета, да что б мне сдохнуть, если бы я не желала оказаться там!
Дернула уголком губы, чуть приподнимая подбородок в пафосном жесте. А потом смутилась вдруг, когда Алёшка сам предложил спросить о блондинке.
- Да, я бы хотела, чтобы вы спросили. Хотя нет, нельзя, это же значит в личное лезть…- погрустнела. Затем аж с кресла подскочила, азартно поглядев на Алексея. - Но у меня тут кой-какие шарики прокрутились в голове, зажглась озарительная лампочка имени Майи. Хе-хе, у меня есть план. – Это были самые любимые Пчёлкины четыре слова: «у меня есть план».
И самые опасные, ага-ага.
- Нам надо бы напроситься к Фёдору Михайловичу в гости, вот чего я вумная док, думаю-то! - вздёрнула указательный палец вверх. - А что здесь такого? Гостевой план! Бывшие ученики, знаете ли, иногда пьют чай с бывшими учителями. Типа лирика, туда-сюда, вспомнить добрые годы МЗУ. А когда мы придём, вы похвалите фото с красивой леди. А я… Ну вы смекаете, да-сь? Я развешаю свои уши и сделаю вид, будто бы Молния-Светлова здесь совершенно не причём. Ну да, ну да.
Прикусила губу.
- Эх, выдумать бы только предлог… ну, книжку там попросить, или спросить капитанского дозволения на вашем истребителе у вас на коленях полетать. Шучу-шучу.
Что-то набрала на своём планшете, поглядев на Алексея заинтересованно. Показала ему экран.
- Я вас понимаю, ну… про возраст, про то, что это странно, когда мужчина сильно «младшее» женщины. Но вообще-то, косметика и хороший уход в наше время, творят чудеса. Угадайте, кто это и сколько ей лет? – протянула Стругачёву свой планшет. - Можете подумать до вечера, Лекс, а если угадаете – с Майи Юрьевны ещё одна коньячная конфетка, ха! Возможно, эта незнакомка вам кое-кого напомнит, ага-ага.
На экране появилась холодная и великолепная женщина, прямо красавица-валькирия с серо-зелеными глазами, напоминающими речной чистый лёд. Платиновое каре, острое словно бритва, ярко подведенные губы. Отпечаток власти на безупречном лице. Ооо! Такая женщина умела подчинять – казалось, будто бы снег сейчас посыплется прямо с портрета.
Настоящая Дива-Зима.
И волосы такие светлые, такие неестественные и дорогие до синевы, что уж никак не верится в её блондинистость.
Не скажешь точно, сколько этой даме лет. Двадцать. Тридцать? Или чуть больше? Властные носогубные морщинки, знающие себе цену великолепные губы и белые пряди – такие ровные, что даже смущение берет. Белые волосы лежат идеально на голове (на своей собственной, волей-неволей, начинает мниться воронье гнездо). Наверное, она не может быть молода: в отстранённом лице чувствовалась некая высокомерность, осознание самой себя и своей породистости. А в глазах светился ум.
Красавица неопределенного возраста, да.
...
- Ну да, дроиду мыть… - Так бормотала про себя Майя, занимаясь готовкой: раскладывая нужные и ненужные продукты на столе, протирая тарелки и споласкивая ложки. – Дроиды, конечно, умны и великолепностны, а творить с душой может только человек. Ну может ещё Данко, я в него верю, но уж точно не дроны… Хотя ещё Робик умел, да-сь.
Пробиваясь сквозь эту громкую классическую музыку, свои собственные слова слышались как мысли: именно это Светловой и нравилось, что можно болтать с самой собой, раз уж Данко взял тишину.
- Устал он от меня, что ли? А я думала искины не могут уставать, хотя да, меня сегодня что-то много. Как бы энергичную Майю Юрьевну не заперли в медблоке и не сменили пароль...
Задумчиво смешала масло с сахаром, залила белой сметаной. Бережно перемешала эту красоту своими собственными руками, отдавая десерту тепло. Потом разрыхлитель, соль, которую так любят добавлять влюбленные, мука... Огонь сердца, тот самый редкий жар, который очень-очень ценен. Вымесила тесто наслаждаясь домашним запахом муки. Убрала в холодильник, аккуратно вытирая свой рабочий стол.
Пчёлка Майя являлась жуткой перфекционисткой – сейчас это было особенно заметно, когда она металась по кухне: когда в очередной споласкивала посуду, вытирала стол (хотя это в общем-то и не требовалось), проходилась полотенцем по рабочей поверхности.
Вдохновенная в своём пчелином танце.
…Намыла яблок, вытерла каждое заботливо, прямо-таки до блеска, разложив эти королевские на сегодня фрукты в сетке. Иногда что-то говорила про себя Молния Майя, иногда даже смеялась над своими собственными шуточками, но чувствовалось что уставшая она: медленнее чем обычно действовала наша девушка, более вдумчиво порхала, прислушиваясь к сердцу.
Прошло пол часа, вынула будущий десерт из холодильника и начала готовить формочки, бережно разделяя это пахнущее домашним уютом, замечательное тесто для пирога. Пахнуло ванильным сахаром, когда Майя вскрыла упаковочку... Тут-то и оглянулась на Фёдора Михайловича, широко глаза раскрыв. Тронуло ушко жаркое мужское дыхание, пощекотало славным ветерком. Сильнее забилось девичье серлце! А бледное, слегка осунувшееся лицо озарил лёгкий румянец.
Длинные ресницы порхнули неторопливо: вверх-вниз. Ожила, примороженная усталостью Пчела. Развеселилась.
Он не зачесал чёлку, вот это да!
Убрала звук, застенчиво улыбнувшись.
- А вы давно здесь, Фёдор Михайлович? – полную сетку зеленых блестящих яблок протянула капитану. – Это ваша работа, очистить их от кожуры и нарезать тонкими ломтиками. Глядите. Вот так! – Показала, как именно нужно нарезать фрукты. – А вот ещё одна сетка, ага-ага, работы много. Видали какие яблоки? Майя Юрьевна хочет сказать – фрукты, один на миллион! Это очень кислые, мордашковыворачивательные я бы даже сказала яблочки, такие обычно никто не любит. То есть, самое оно. Чтобы появился сахар, чтобы ожила душа пирога, нужно немного неприятного, - хитровато вздёрнула бровью - Забавно, да? Для восхитительности этого блюда необходима отрезвляющая кислинка. Желаете отведать эту самую кислую изысканность, капитан?
Протянула ему яблоко. О да. Известный сюжет. Но если бы кто Майе о нём напомнил, она бы только рассмеялась: «Э-эй. Алё, дамы и господа! Это вам Цветаевский яблочный пирог, а не Эдемский сад!»
Но красивое зеленое яблоко всё же было протянуто от женщины к мужчине, да-да-да. То самое яблоко, которое недавно мыла девушка и натирала бережно полотенечком (она их все готовила подобным манером). Сунула кусочек себе в рот, скривившись удовольственно – так тоже бывает, ага, когда настолько кисло, что даже хорошо. Или тебе так хорошо, что хочется даже немного кислого. Кто, знает?
- Ох, пробирает. Ужа-а-асная кислятина – прямо первый сорт! Будете пробовать?