- Что я делаю? Я вас щекочу! – легонько усмехнулась Майя Юрьевна, снова потрогав Чижика за ухо – деликатно так, порхающее. Капитану, кажись, нравится! Ну и что здесь такого? Ей ведь тоже нравится – простое это счастье, совсем даже не сложное, вот бери его да пей, словно чай с лимоном в зимний вечер, когда застыл, замёрз, а дома ждёт уютный фарфоровый заварник. Тепло. Тихая радость одного момента, когда не нужно сложного. Когда всё сложное – это зло.
Не нужно темноты и грозовых туч, напряженных разговоров, что вытягивают нервы по живому, болезненных, едких как кислота воспоминаний. Пусть подождут, постоят себе за дверью отгороженные куполом тишины.
Всё было предельно просто, всё было очень понятно в этот момент. Есть двое в пустоте длинного коридора. Есть его ухо, и Майе Юрьевне нравилось его щекотать. Нравились эти объятия и мужские пальцы, поглаживающие её сочно-рыжие волосы, и больше слов, наверное, сейчас говорило молчание. Не отстранился. Не отвлёкся на что-то другое, сдерживая своё презрение.
Был с ней в этот момент.
Ну и зачем здесь слова?
Слова сейчас казались прозрачными бабочками, бестолково бьющимися о стекло. Шурх-шурх-шурх, какая разница? Слова всё осложняли. Они облекали радужное чувство в грубую, каменную форму, заковывали созданные для полёта крылья в бездушный чугун. В этот момент, людям было дано много большее – говорили сейчас души, тела, пальцы ненадолго соприкоснувшиеся друг с другом. Этот телесный жар! И не было в этом ещё эротизма, а может уже и был. Не желалось Пчёлке Юрьевне анализировать это чувство, препарировать и разнимать на операционном столе.
Просто.
Она с удовольствием прикоснулась к горячим ладоням Чижика, и погладила его волосы, чуть оживляя причёску, а потом, воспользовавшись помощью, присела на пол, удобно устроившись на его плече. Могла бы отстраниться, но не отстранилась; могла бы выскользнуть рыбкой из его объятий, да не выскользнула; могла бы что-то начать играть, напустить туману, озорства… – но не стала ничего скрывать. В этот момент ей было с ним хорошо, тепло, славно. Сейчас, она могла забрать себе его боль. Исцелить. Пока ещё совсем ненадолго! Но всё же заполнить собой…
У них было мало времени в этой персональной пустоте, это Майя прекрасно понимала. Папины дорогие часы с римскими цифрами рубили секунды без пощады: «Настоящие механические часы, Май. Не те дешёвые финтифлюшки для вчерашних школяров…»
Очень дорогие часы, властный римский циферблат…
Девушка заметила, что Чижик сейчас не стал говорить о своей грусти, промолчал Фёдор Михайлович о собственной боли: что-то ответил, но о своей тоске и её причинах, так ничего и не прояснил. Это было понятным чисто по-человечески, она это тоже в нём приняла. Люди редко раскрывают свою душу за раз, для всего нужно время. Тишина, спокойствие и ненавязчивая доброта. Измученные растения восстанавливаются в тепле, самые жестокие, самые грубые и глубокие трещины лечит ласковое солнце, покой, весна…
Римский циферблат неодобрительно косился на эту сцену хмурым папиным соглядатаем. Часы зловредно тикали, собственные мысли царапучим шепотком отзывались в ушах – противным таким шепотком, будто бы прикосновение кошачьих когтей к открытой коже. И мерещился тогда папин голос: «Май-Май-Май. Неужели ты меня предашь, Май? Ты же понимаешь, что я не принимаю этих твоих нелепых чувств? Ты – моя! Неужели ты так запросто забудешь меня? Оставишь родного отца на Земле, зная, что он никому не нужен кроме тебя? Думаешь, будто начнешь жить новой счастливой жизнью в этой вселенной? Да неужели ты веришь, будто бы он может теперь любить тебя? Когда ты выклянчила эти чувства сама! Женщине положено ждать, ты ведь даже не дала ему времени, чтобы он влюбился!
Эти твои глупости…
А как же я, Май? Я ведь совсем один на Земле, узник своего бездушного прохладного кабинета и ты прекрасно знаешь, что такое одиночество. Дочь моя.
МОЯ!
Ожидание. Какая это страшная пытка - ждать-ждать-снова ждать и совершенно точно не знать, вспомнят о тебе или уже напрочь позабыли… Неужели ты так легко, так запросто отреклась от меня?»
Она тяжело вздохнула, всё-таки здорово перенервничала. Честно говоря, папа никогда бы не стал говорить так выспренно – он рубил фразы жестко, рубил как капитан, а это лишь голоса личных Майных призраков. Впрочем, кто сказал, что эти призрачные шепотки не правы?
Римские часы руке. Телевизор в каюте. Гай Юрий Цезарь и его требования! Где кончается папа и начинается его дочь, как провести черту? А Фёдору Михайловичу она времени действительно не дала, нечаянно проговорившись о своих чувствах. Может оттого и привлекали к себе внимание эти тяжелые, достойные часы на руке.
Выдохлась, ага-а-а.
Трудное это счастье с Фёдором Михайловичем – выстраданная можно сказать теплота. Быть может оттого и сорвалась Светлова, внезапно раскрыв свои карты одному мужчине: потому что долго и тяжело ждала? Потому что холодная война с отцом ещё не была закончена, потому что веснушчатая девушка устала слушать его фразочки, шуточки, едкие эти замечаньица, снова, снова и снова… да и не нужна была ей эта проклятая война.
Она же его любила! И он любил свою дочь тоже. Им бы сесть вдвоём да поговорить как следует, им бы расставить все точки над «i», но любая умная мысль Молнии обрывалась, когда папа выплёвывал это жесткое, хлёсткое как крапива в лицо: «Хватит уже твоих глупостей, Май!»
Глупая, глупая Пчела…
Жалости к себе Майя Юрьевна, впрочем, не желала. Да и не плохой у неё был отец: Звёздный отец, любящий отец. Просто ревновал…
Ёшкин кот, ревновал!
А теперь она потерялась где-то в Чёрной дыре, заблудилась, исчезла без следа и он ничего про неё не знает, да он ведь сам настоял, чтобы она отправилась в этот полёт - тем хуже, Толя станет во всём винить отца, только его одного. Персонально, так сказать! Брат ведь не знает ни про Пещеру, ни про Эксперимент, ему ведь неизвестно, что она отправилась сюда из-за Чижика.
Только папа об этом знал.
…Ох уж этот белокурый шутник Толян. Хороший добрый человек, а ещё старший сын Юрия Светлова. Сын, который холодно, по-мужски, в стиле Юрия Аркадьевича презирал родного отца. Тихий Коля, как это водится у близнецов был помягче, славный такой тихоня-молчун, а вот Восхитительный Толя…
Ну да, ну да, очень своеобразная у них семья.
...
Длинные докторские пальцы задумчиво поглаживали ладонь Фёдора Михайловича, массировали эту самую мужскую ладонь, что-то отдавая. Он был ей сейчас нужен! Она дарила ему нежность, тепло, но именно в этом находила исцеление для самой себя.
Веснушчатая девушка опустила голову на мужское плечо, пережидая пока пройдет эта противная дурнота, делающая её слабой, уязвимой, пожалуй, даже и ранимой, а ведь она всегда старалась казаться веселой, лёгкой, такой себе несокрушимой валькирией-пчелой
Единение. Тревожная чернота мыслей. И убаюкивающая простота. Им было о чём помолчать вместе. Быть может, она даже задремала на пару минут, отдавшись этому полёту. Вдыхая запах этого родного человека, принимая его тепло.
Не одна.
От нее пахло ванилью и тонким ароматом прохладных духов, пахло медикаментами, свободными ветерками из медотсека, а ещё каким-то своим собственным чистым духом, который совсем чуть-чуть, почти неощутимо пробивался сквозь парфюм. Этот запах прятался у корней волос и быть может, осторожненько таился на ладонях.
Так иногда пахнет от спящих кошек – чем-то теплым и шерстяным, уютным и отчего-то молочным, да.
- Мы как два хоббита, - вдруг задумчиво произнесла Майя Юрьевна. – Сидим на привале вытянув ноги. Рядом Мордор, времени не очень много и вот она тишина. Думаю, я прекрасный Сэм.
Улыбнулась. Чуть закашлявшись
- Но вообще, Майе Юрьевне нравится, как вы произносите её имя. Майя. В честь хорошего доброго месяца… Иногда он ведь бывает просто тёплый, а иногда очень жаркий, прямо как пожар.
Погрустнела немного. Снова закашлялась в кулак, освободив его руку.
«Меня зовут в честь месяца мая, в честь того времени, когда отец получил капитана. Ага-ага. В честь его главного триумфа и его самой большой победы, но я не стану вам пока этого говорить, Фёдор Михайлович. Сто процентов не время! Папа зовёт меня Май. Триумфальный месяц, один незабываемый май для капитана Светлова… Да, я его май. Май Светлова. Как вещь. Прекрасное имя для вещи, для самого лучшего сувенира на полке отца. Он вырастил меня хорошо. Как очень эффективную исполнительную вещь, как собаку, собаку которая должна бежать вперёд по слову «фас»…
Только я живая!!!»
Что ж, Майя очень хорошо помнила лифтовую кнопку, поэтому пока решила промолчать. Вряд ли Фёдор Михайлович испытывает по отношению к её отцу хоть какое-нибудь тепло.
Да и не желала она его сейчас нервировать, бередить раны, душить болью. Не время для этого, не сейчас. Но он здорово говорил её имя, в его устах это Звучало.
- Майя. А я, знаете ли, боялась грешным делом, что в вашем школьном журнале моё имя не было записано, оттого вы его и не знали, - хихикнула. – Шутка не очень, я понимаю, но я не могла её не сказать. Это сильнее меня! Два дня в себе держу, Фёдор Михайлович, цельных два дня!
...Застыла, когда он прикоснулся щекой к её волосам, и улыбнулась, принимая его тепло, нежность… Аккуратно положила свои узкие ладони поверх его руки, удовольственно растворяясь в этом простом единении, которое так больно, так неприятно было рвать.
Но время уже уходило, но подглядывали без стеснения папины дорогущие часы. Женские пальцы мягко скользнули по запястью, она прижалась к нему всем телом, выражая свои мысли без слов. А потом отстранилась. Не зло отстранилось, а потому что Фёдор Михайлович сам знал - всему своё время.
- Простите, капитан, я вам волосы распушила, - Светлова задорно приподняла рыжую бровь, глядя Чижику в лицо, поднялась с пола, покачивая головой. - Чёлочка малёк растрепалась, но вам идёт! Я еще вчера её оценила, когда увидела вас в коридоре после бега. С этой чёлкой вы очень живой!
Хмыкнула першащим горлом.
- Нет, Майя Юрьевна совершенно точно не заболела, это было бы глупо… слишком уж в моём стиле. Ну да. Совершенно точно доктор не может заболеть первым, да ещё после первой же вылазки. Где ж это видано… да ни в одном кино такого не бывает! Думаю, я просто перенервничала, это самое… не слегонца…
И задумалась, снова припоминая папу и его ледяной кабинет: уж не в качестве ли наказания для капитана Фёдора Чижика он её сюда послал?
- Нет-нет, не беспокойтесь пожалуйста, я не тот человек который является ходячей неприятностью. На все сто процентов, совершенно точно не тот навязчивый человек. Вот сейчас перейду в режим незаметности и вы сможете отдохнуть. Гарантирую! Меня как будто бы здесь не будет, ноу проблем!
Смущенно потерла свой веснушчатый нос.
- Да, Фёдор Михайлович, мы должны посмотреть это кино. Думаю, это хорошая идея: есть проблема, известен способ решения, осталось только разыскать на чердачной полке мою смелость. Я её разыщу, - нахмурилась чуток. - Но знаете, я лично собираюсь получить удовольствие от готовки перед этим трудным делом. Будет желание – присоединяйтесь! Совет врача – вам это действительно не повредит и пойдёт на пользу, капитан. Мне кажется, Спартак Валерьевич не будет против, ведь готовка, это прекрасное средство чтобы расслабиться душой.
Серые её, с примесью небесной синевы глаза, сверкнули озорством.
- Только на кухне Майя Юрьевна Светлова великолепный шеф-повар. Хе-хе. Никаких командиров! Когда я готовлю, имеется только одна пчелиная королева, потому как кухня не терпит суеты! …И …и даже чья-нибудь красивая чёлка, кхм, не сумеет растопить моей непробиваемой суровости, вот я о чём. Впрочем, Алексей Кирович подтвердит, что готовить со мной легко. Главное, чтобы чайник всегда был горячим, - пожала плечами, стыдливо поправляя свою озорную футболочку. – Однако если времени не будет, всё в порядке. Я укрощу этот пирог сама.
…А про инженера Ивана напоминать не стала, а то ещё подумает капитан, будто бы она хочет заставить его ревновать. Иван же интерес к кулинарии выражал, ну дась, внезапный такой интересец.
Ага-ага!
Впрочем, Майя Юрьевна второго инженера Раздолбайло почти не знала, вполне возможно, он действительно очень любит кухню и дело здесь только в кулинарии. Ни в чём другом.
«Хоть бы это действительно оказалось так.»
...
Она влетела в свой кабинет на первой космической скорости, что называется: бледноватая, с пятнами румянца на веснушчатых щеках, запыхавшаяся пчела. Треснула по чайнику, быстро расставляя посуду для чаепития.
Всхлипнула в веселом смешке увидев обед. Агааа! И что это там такого интересного принёс Федор Михайлович?
Живенько схватила бутерброд, откусила огроменный кусок хлеба с сыром, подавилась, треснула себя по грудине пытаясь проглотить. «Твхвою мхаать, Свхветлова, акх-ха!!!». С горем пополам проглотила, откусила новый такой же огроменный кусок хлеба - голодна же! - и понеслась переодеваться.
Переоделась в строгую форму врача. Влетела в кабинет. Обнаружила что врачебная синяя блузка одета задом на перед, треснула себя по лбу и снова побежала в раздевалку. О да. Второй раз!
Растрепанная, разгоряченная, бледноватая, с ярко-красными пятнами румянца на щеках и подрагивающая от возбуждения. Ставшая слишком красивой сейчас, ага! ЧТО О НЕЙ ПОДУМАЕТ ИВАН? Что вот так она вот нервничала, прямо-таки изнывала пока его ждала!?
Снова сорвалась из кабинета, в который уже раз! Умылась ледяной водой, пригладила волосы, пытаясь восстановить своё прекрасное, великолепнисто-пчелиное хладнокровие. Собрала эту свободную гриву в строгий профессиональный хвост. Намазала ладони своей любимой дезинфицирующей жидкостью. Сбрызнулась прохладными духами. Царицей Савской уселась в своё достойное кресло и поняла что не может спокойно в нём усидеть – принялась барабанить пальцами по столу, слепо глядя в экран монитора.
Надо было заняться работой напустив на себя вид очень занятой, великолепнисто-льдистой Пчёлки. Вместо этого, сама не заметив как, Майя Юрьевна начала мерить свой стеклянный кабинет быстрыми шагами. Схватила планшет, пытаясь хоть как-то упорядочить сошедший с ума мир. Возбуждение же, сладость, тревога и ласковая, согревающая боль на душе! Боль - которая даёт наслаждение и одновременно выматывает нежнейшим палачом. Быстренько написала сообщение другану:
«Алёшка, вы про запись Эксперимента? Я считаю это будет правильно - его посмотреть. Ко мне сейчас придёт Иван, увидимся с вами вечером. Будет яблочный пирог! Вы сами, как? Порядке, Алексей Кирович?» - букву «в» строгая Майя Юрьевна всё ж упустила, и не заметила что назвала друга по имени.