…Она испугалась, затрепыхалась, будто птичка в силах, она доверчиво к нему прислонилась, к живому этому мужчине оглушенная нахлынувшим теплом, и вдруг отпрянула, когда смущение заметила капитанское и приняла его за отказ, за некое молчаливое это неприятие. Вроде как – «нет, Светлова». Вроде как укоризненно – Что. Ты. Творишь?!
Высказанное вежливо, высказанное бережливо, высказанное очень корректно в стиле Фёдора Михайловича: нет, Светлова.
Просто. Нет.
«Он же засмущался, ему не нравится, не хочет. Кажется, даже дышать перестал!…» - жуткая мысль возникла голове, и солнышко, доброе рыжее пламенное, вдруг скрылось за тучу: вот ещё секунду назад улыбалась Светлова, этой нежной радостью наполнившись до краёв – когда не упала, когда подхватили крепкие руки. А теперь застыла панически, придавленная скверными своими мыслями будто мешком: и не тем лёгоньким мешочком, которое редким породистым креслом являяется; а тем мешком придавленная, который набит кирпичами под завязку. Разбитыми, злыми, жалящими кирпичугами этими. Острыми гранями своими оставляющими жестокие синяки на белой коже.
- Я… я нечаянно, это… это вышло случайно, Ф-фёдор Ми… капитан Чижик… я просто подскользнулась, пы-простите, там было две руки… а у меня заняты, - неубедительный шепот, бубнёж какой-то спотыкающийся родился сам собой. Пчёлка и сама не верила, что она это говорит вслух, несёт беспомощную чушь, тараторя обрывочно:
- Майя… Юрьевна… она бы не стала. Сто процентов! Я знаю субординацию. Дочь капитана Светлова… навязчивость самое омерзительное качество. Я.. я.., понимаете, я…
Она окончательно растерялась, глупо хлопнув себя руками по коленкам – все слова напрочь вылетели из головы, рассыпаясь мелким бисером по полу. Попробуй тут собери! Потянулась к лиловому чемодану своему было и снова застыла, окончательно выбитая из колеи.
…Папин кабинет припомнился, стерильная белизна кондиционированного воздуха и панорамные стёкла от пола до потолка, такие пустые и бездушные, холодные стёкла невыносимо холодного кабинета. «Самое омерзительное женское качество – это навязчивость. Желание прицепиться к мужчине высокого положения – смешно!» Удары дорогой ручки о лакированную поверхность стола. Папа знает о жизни всё. О женщинах на службе, и о том, как им следует себя вести.
Ей сейчас очень не хватало отца, не хватало этой железной уверенности – уж папа бы смог сказать что-то умное, когда она так глупо, так позорно. Потянулась к мужчине, который, наверное…
Против.
- Мммм… аааа… - и никаких убедительных слов не рождалось, совсем не рождалось в пересохшем саднящем горле Светловой, когда блестели глаза и страх жалил душу.
Ему. Не нужно.
Ну да…
Да и как же тут убедить в случайности прикосновения, когда секунду глядела она с теплом на Чижика, даже задрожав от радости. Душа в душу! Выдав себя с головой в этом мимолётном касании – когда ей хорошо и славно было почувствовать этого мужчину, до боли даже прекрасно. И руки тогда обхватили его будто своего, словно бы тоже желали удержать, словно бы Фёдор Михайлович с его серо-зелеными глазами, с его особенными, какими-то запоминающимися бровями тоже поскользнулся. Хотелось растянуть эту секунду в бесконечность.
Пускай в скафандрах, пускай отъединенные друг от друга.
И всё же так близко. Так восхитительно рядом! Она рассмотрела его лицо вблизи, а ведь раньше всегда была чуть дальше: и длинные ресницы разглядела, и губы, и грустноватые брови, придающие лицу нечто печальное и в то же время очень правильное, симметричное.
А теперь оставалось только глупо извиняться да хмуриться, наливаясь противоестественной белизной. Краснея полосами потихонечку, когда на коже огненными дорожками проступал багрянец стыда, а счастье нахлынувшее, вытеснялось тревогой, сомнениями, ощущением будто бы она всё испортила. И веснушки, веснушки, дурацкие веснушки прямо-таки горели на лице, она физически это ощущала - ну как она может понравится с этими пятнами на лице, как?
Он же отстранился, и на планете тоже промолчал… и это сбившееся от возмущения дыхание, отсутствие слов. Могло ли это быть чем-то иным, и разве могла вкрасться здесь ошибка, когда всё указывало на то, что НЕТ? А так желалось Да.
«Прекрати, Май, щенячья душа. Ты так обрадовалась, так рванулась, но кто тебя звал?! Куда полезла, Светлова. В какую глупость занесла тебя твоя соломенная голова? Тебе предложили дружбу, Светлова. И ничего больше, Светлова. Д-ру-ж-бу, читай по слогам! Взгляни на себя, Светлова. Да кто ты такая, Светлова. Особенно…»
Не надо!
«Особенно в сравнении с НЕЙ»
Красивая, милая, неизвестная барышня, вытолкавшая своей теплой улыбкой одну рыжую Молнию из капитанской каюты. Можно бороться если есть чувства с двух сторон, но если этих чувств нет, то это навязчивость. Это даже хуже навязчивости, если чувств нет, а она здесь, на этом корабле в чужой вселенной, повершившая в сказку маленькая глупая пчела.
И ЧТО ЕЙ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ!?
…А вдруг эта красавица и в самом деле ждёт-недождётся Фёдора Михайловича на Земле? А Светлова здесь напридумывала для себя: и с прикосновениями и с чувствами, и с этим своим желанием помочь, оберечь. С Фёдором Михайловичем после того эксперимента встретиться, чтобы залечить старые раны. А милая барышня спокойно дожидается любимого в Москве и все старые травмы, давным-давно уже залечены. Настоящая женщина, хозяйка, с хорошей фигурой и прекрасными белыми волосами, сумевшая вырасти правильной полноценной дамой.
Не задохликом каким-то, не букашкой в полосочку. С грудью, с фигурой, со всем, что полагается иметь.
Кто тогда наша Майя Юрьевна при таких вводных?
Пять букв по горизонтали: как папа называет таких женщин, когда к слову леди, необходимо приставить ещё одну, на всё согласную буковку?
Плеснулся в широко распахнутых глазах страх – зарождающийся этот тревожный шторм в серых очах, когда первые порывы ветра, вздымают рыхлую пену. И небо синеет, и сердце замирает в груди, и теплый день вдруг обращается синим льдом. Море еще обманчиво спокойное, хрупкое, хрустальное, но Волна уже надвигается. Фиолетово-изумрудная штормовая Стихия.
Корабельная гравитация вдруг придавила, вмазала в пол, заставила поникнуть. После этой планеты Равенства, здесь же полное дерьмо с силой притяжения! И узенькие девичьи плечи как-то грустно приопустились, будто безвольные крылья, вдруг разом растеряли жажду полёта свою. И глаза засверкали как-то болезненно, шальным этим жутким огоньком. И взгляд, ещё недавно открытый да теплый с интересом рассматривавший капитанское лицо, этот взгляд светлых глаз уткнулся в пол.
Майя рванулась к челноку, резко отпрянув от Чижика: хотела забрать свои вещи, но вдруг поняла что Иван их уже вынес, а она просто не заметила, задавленная своими переживаниями.
«Конечно, всё одно к одному. Фёдор Михайлович ведь ничего не ответил тогда на планете, и с Фотоном тоже разговор оборвал. Это я сейчас так глупо перешла границу, он же говорил - «посмотрим кино и останемся друзьями». Самое омерзительное женское качество - это навязчивость. Папа прав. Он всегда говорил, что женщины слишком навязчивы. Папа всё знает. И он меня любит…»
О-о-ох.
- Да-да, выпьем чаю Иван… ко мне в кабинет, ммм.. туда, - пробормотала Майя, снова понимая что и здесь она тормозит беспощадно. И смысл слов Чижика стал понятен, он же вот только что сказал совсем другое.
«А злится, наверное, из-за меня»
- Нет нет, я без обид. Что вы, что вы... не стоит беспокойства. Каюта – такая ерунда… Я сама поговорю с Иваном, ну да...
И снова Майя попыталась забрать свой чемодан, рывком шагнув к Чижику, но так и не смогла поглядеть в лицо капитану перед которым опозорилась и который сейчас, кажется ещё и разозлился вдобавок. А потому снова плеснула руками, двигаясь дальше. Ускоряясь чтобы убежать, скрыться, чтобы сохранить лицо перед всеми этими людьми.
- Отлично, отлично, всё отлично, - подняла большой палец отворачиваясь к выходу. - Получили много новой информации, много работы. Извините, Данко, глупо получилось… у вас нет эмоций. Я понимаю, вы не скучали. Пойду поставлю чайник, займусь работой, отлично. Общайтесь с экипажем, раз всегда готовы, - стихией штормовой бросилась к выходу из отсека, а попадись кто на пути, снесла бы наверное нечаянно. Потом вспомнила про этот скафандр, притормозила, желая снять.
- Отлично, отлично, у Майи Юрьевны всё отлично. Пойду поставлю чай…
Горько нахмурившись, ни на кого не глядя, закутавшись в этом своём персональном ужасе, как мантру повторяя прилипшее - «отлично, отлично, у меня всё отлично»
Да нифига не отлично! Она же всех здесь бесит: Кырымжана, Данко, и Чижику тоже... нафиг... не... Ага!
Болваны. И Майя Юрьевна тоже хороша.
...
Волна. Она возвышается в своей суровой красоте, готовясь обрушиться на песчаный берег могучей стеной. Создавая. И уничтожая тоже. Это же волна! Она необходима океану чтобы он превратился в застывшее болото, волна - это грозная стихия врывающаяся в жизнь. Переворачивающая её с ног на голову и вносящая что-то новое, не обязательно плохое, но отличное от того, что было.
Как не похожа была сейчас понурившаяся порывистая Майя Светлова, на ту же самую плавную Майю Светлову, только с Планеты. Когда волна была иной – теплой, созидающей, неразъединяющей, а прибивающей друг к другу. Успокаивающей и сладкой.
...
Она тогда стояла рядом с Чижиком сосредоточенно задумчивая, не перебивая и не отвлекаясь, даже повернула лицо к капитану, с удивлением слушая эту речь. С любопытством живейшим слушая-то! – а не так, значится, когда только и ждешь момента чтобы своё слово вставить, да ввернуть чего-нибудь поумнее.
А как же МЗУ? Ученики, парты? Чижик казался Майе Юрьевне неотменной частью школьного мира: указки, голодоска, рассказы об астероидах…
Тихая речь Фёдора Михайловича поражала. Там не было МЗУ, не было школы, не грезил он о возвращении в свой маршрутный автобус на учебный «Фобос» и вообще кажется, не желал возвращаться домой.
Лёгкая улыбка, мягкая и спокойная, тронула губы Майи Юрьевны, почти что не кривая, настоящая, только очень и очень робкая, ибо жизнь приучила Пчёлку бояться таких вот личных моментов. Если жизнь вдруг даёт сладкие тортики, значит скоро случится что-то поганистое, и в бочку мёда непременно зашвырнут дёготь. Хорошо если только ложку, а может и с десяток полных поварежек заставят съесть! Майя боялась жизни. Майя с детства усвоила, что жизнь умеет отвешивать отменные пинки, даже если ты дочь Самого Светлова, рожденная для того чтобы всегда побеждать.
И всё же…
Рыжеволосая девушка сейчас жила, существовала, быть может покоряла свою волну, с хорошим таким добрым удивлением принимая неожиданную Чижиковскую мечту. И радовалась за него. И грустила светлой грустью. И открывала в нём что-то новое: как эти самые шутки про Незнайку. Ну кто бы мог поверить, что он умеет шутить? Этот серьёзный, уравновешенный в своей холодности человек.
И не думала Пчёлка о рыцарях из Пещеры - ведь фантазия Фёдора Михайловича её захватила и увлекла.
- М-м-м... молчание загадочная штука, Фёдор Михайлович, с поганистым таким, знаете ли, характерцем. Иногда оно как снежок: тепло, приятно, бежишь по дорожке рано утром, а так славно на душе. Тихо. Волшебно. Ну в общем лирика, агась-агась, вы уж простите за сиропность. Но только это надо видеть, чувствовать, бежать! Парк в снегу, и фонари как одуванчики в синеве неба. Вокруг целый снежный мир и он твой. Такой молчащий! А я бы очень хотела, чтобы вы это увидели сами. Утро настоящей зимы в подмосковье или тёмный вечер, пробежались бы по дорожкам, чтобы почувствовать эту самую… НАСТОЯЩЕСТЬ ВСЕГО. Или хотя бы прошлись по ним, ну да ну да.
Помолчала задумчиво, потом вздохнула.
- Это хорошее молчание, а иногда молчание как камень, ненужное и на все сто абсолютно лишнее… его нельзя удержать силком, вот я о чём, его нельзя заставить быть приятным, неа, нельзя! – в отрицании, рубанула рукой воздух. – Только дурак стал бы смеяться над вашей мечтой. Вот что Майя Юрьевна думает… Обычно-то все хотят величия, крутоты, доказать что не хухры-мухры, а в бараний рог всех и каждого! Но лететь вперед это здорово. И можно было бы добрать в экипаж пару-тройку инопланетян, и составить новую космическую карту с позиции землян, перевозить грузы, заниматься торговлей, доставлять лекарства, изучать инопланетную медицину. Собрать новый живой уголок и новые виды неизвестных земной науке растений, в конце-то концов. А чудес сколько! Данко был бы нашим домом, окей. Меня бы это устроило на девяносто процентов, я ведь говорю, Майя Юрьевна очень хорошо может устроиться в медотсеке, вообще-то, она прекрасно может там жить.
Пчёлка поглядела на снижающийся челнок, делая шаг к маленькому судну и предчувствуя тот царапучий дискомфорт, когда ей придется сидеть в этой крохотной консервной банке дрожа от страха.
- Наверное, ко всему со временем можно привыкнуть, даже к космосу. В конце-концов, не важно где бегать и смотреть на снегопады. Самое важное, с кем, - и вздохнула грустно, задумавшись о чём-то своём. – Дик приспособился, так почему не я?..
Действительно, почему не она?
Если выбросило волной на чужой берег, можно плакать и рыдать на пляжике, жадно всматриваясь в горизонт. А можно отправиться исследовать Новый Мир: Дать названия неизвестным рекам, составить свои маршруты, бороться с этой чуждой вселенной, иногда проигрывать, а иногда побеждать.
В одиночку-то сойдешь с ума, а вот если вместе - это всё меняет!
И тем не менее, Пчёлке было грустно: в этом космическом счастье с Фёдором Михайловичем ей не хватало папы, ведь отец не заслуживал гнить один в Москве. Приземлившийся, горюющий космолётчик. Он должен был узнать что его дочь выжила, что Майя счастлива, что она не погибла мучительной смертью в чёрной дыре: почувствовать её радость, любовь, эмоции... услышать от неё слова благодарности, в конце-то концов! И она должна была убедиться, что он в безопасности. Что он знает - его любят, защищают и ценят. Что Майя Юрьевна Светлова, не ненавидит собственного отца.
А может даже, узнать неожиданнное, что её тоже...
...
«Лю-ю-ю-ююбят, защища-а-ают и це-е-е-енят, бла-бла-бла» - обидно пробормотала про себя Майя, глотая горькую слюну своим побаливающим горлом. «Я покажу вам дорожки, бе-бе-бе...»
Только блондинка уже всё показала, а Майя глупая, жалкая и навязчивая овца. Да и кто ее просил, дурочку, бросаться к взрослому мужчине? Любовь - это ведь не то, что по принуждению рождается: или есть она, или нет её.
Да и нужна разве она Светловой, если выклянчит её? Если этой Пещерой укоряя получит доброе отношение? Это ведь она стремилась к Чижику все пять лет, но он-то сам и не искал встречи...
Она Любит. Знание прекрасное, страшное, согревающее. Вводящее в ступор. Особенно если назрел вопрос - А тебя?
Раскрасневшаяся, ссутулившаяся эта девушка быстрым шагом двигалась вперед, почти бежала уже с трудом притормозив, когда встретила Григорьева, чуть было не врезалась в него, сквозь шум крови в ушах разбирая смысл слов.
Ответила машинально, хрипло, глупо моргая и хмурясь, чтобы поддерживать эту беседу, с большим трудом выталкивая из себя ватные слова.
- С Успехом. Да. Всё отлично. Спасибо. Будем координироваться, Игорь Кириллович. Будем работать вместе. Хорошая идея. Отлично! Пойду поставлю чайник. И за работу. Олрайт. Много данных. Я в медотсек. Выпью чаю, - почесала переносицу, в который раз уже шмыгая носом и мечтая высморкаться как следует. - Всё отлично. И Кролл... Я должна рассказать вам о Кролле своими словами. О новых видах... Каталогизировать, да.
Рубила фразы, нашинковывала их по частям, как это делал отец, когда он бывал не в духе.
…Скрыться, исчезнуть, раствориться за двойными дверями родного медблока, спрятавшись в убежище на своей собственной территории – сначала приёмная, потом свежий ветер суверенного государства, стеклянный кабинет и много работы, самое оно, чтобы не вылезать и не думать о своём позоре.
Слепо поглядела в планшет, открывая расписание тренировок, присланное Кырымжаном. Ей сейчас оно всё равно было, даже тошно было обо всём этом думать – и всё же это лучше чем навязываться. Имитация жизни, действий, а что теперь ей остаётся, когда нет фан-клуба, нет отца и она в железной темнице, в которую шагнула сама?
«Жена декабриста, мать его, только вот забыла спросить: а ты вообще Светлова, тут нужна!?…»