Рядовой, прищурясь, кивает мелко и смотрит в сторону трактирщика с дымящим блюдом, слушая тебя безразличным краем сознания. "На работу?", - переспрашивает рассеянно, и вы садитесь вокруг исходящего паром гигантского краба с ножами наголо. Собранные, как встающие в атаку солдаты в том самом 56-м, вокруг которого вращается, но к которому никак не приблизится беседа, будто опасливый комар.
Компеньяка произносит тост. За пламя. "За пламя", - глухо повторяет сержант. Брякнули тихо приборы. Течёт горячий сок. В еде они серьёзны - как в схватке или священнослужении. Компеньяка ест, сопя, и с глупым лицом, а сержант ест неспешно, но с жуткой неотвратимостью лесного пожара. Они умелы. Ты лишь поспеваешь.
Витальский краб - это краб из Виталии. Полуостров, где их ловят. В Черва-Элене его часто называют "витальный". За красноту, сытность, живость, витальную мощь. Варёный, он похож на огромное красное сердце. Не анатомически, конечно. Просто - похож. Сержант пригвождает ему ножом не в меру резвую клешню, которой тот попытался ухватить его за ус. В них много жизни. Есть их полезно.
В вашем городе принято менять слова. Размышляешь об этом, жуя жгучую от специй плоть. Вместо "агитация" у вас говорят "анимация". Вместо "апрельский" - "Аврелий". Но это имеет смысл - к такому выводу ты приходишь, проворачивая это в уме и глотая истекающий жизнью ком. Компеньяка разглагольствует о своих годах в колледже Сен-Амануа:
«…и я предложил профессору шестое доказательство. Мнмк. Спросил его. Глык. Не усматривает ли он в возможности нас, людей, изучить дикие языки проявление монопсихизма? А с тем – и лингвистическое доказательство бытия бога?», - Он вытирает блестящие губы хлопчатой салфеткой, - «Он не усмотрел».
Белоголовый, улыбчивый сын трактирщика принёс холодные синие спинки. Позаранку довольно откидывается на стуле, сыто сияя глазами. «Синие спинки» - это на самом деле синие свинки. Маленькие, размером с ладонь, а есть даже размером с упуфа или со спичечный коробок. Они разбредаются по широкому блюду, смешно перебирают ногами, перевернувшись об листья салата. Вскидывают иногда рыльца, заглядывая за край мира-стола. Вы ловко ловите их вилками. Они всегда холодны и приятно остужают рот после краба-горючего. Многие чужеземцы брезгливо относятся к такой еде, считая, что свинки – это что-то вроде тараканов или крыс, оттого что они заводятся в сырых домах сами. Это, конечно, неправда. Свинка никогда не заведётся в грязном доме и уж тем более в сыром. Эти животные любят свет, сухость, добрую атмосферу. Плохой человек никогда не услышит похрюкивание у себя в кладовой или в амбаре. Компеньяка продолжает о своей судьбе:
«…старший сын, но единственный, поэтому от меня много не ждут», - от неожиданности ты чуть не положил вилку, но он объяснил, что это «по мегалитическому календарю» и продолжил: «Мать нагадала Знамя. Сомнений быть не могло – я отправился на службу к уважаемому рыцарю пажом, но он едва не убил меня и я его понимаю: моё низкое сословие его оскорбило. Тогда я рассудил, что Знамя – это полиция. На вступительных экзаменах в Академию я процитировал наизусть гимн луне Экомета – всё-таки прежде чем вылететь из колледжа, я успел набраться там кое-каких знаний - и это была моя удача: экзаменатор оказался радикальных взглядов, сразу пригласил меня выпить с ним пива, мы долго обсуждали сезоны, грамматику Фотия и лирику Бонуа, потом хохотали, а потом он сказал: а ты хороший малый, Компеняка! Так и сказал: хороший малый, Компеньяка!»
К этому моменту Компеньяка уже порядком пьян, раскраснелся и машет руками. Да и вы с сержантом не отстали – ты ловишь себя на том, что когда кто-то смеётся – смеётесь все втроём, а история рядового, хотя ничего в сущности смешного в себе не имеет, чертовски занимательна и смешна. Вот этот его случай с обезьяной и волом: ты едва не лопнул! Даже старик-сержант блестит на удивление крепкими зубами. Сидр делает дыхание горячим, компанию хорошей, утро неожиданно интересным.
Сидр. Ты иногда задумываешься: из чего они делают его? Яблок не существует – это религиозный миф. Но в рецептах постоянно какие-то намёки… «Призрачный сидр» они называют это чугунное пойло. Наверно, из призрачных яблок. Сейчас тебе просто весело и немного плывуче, но ты уже знаешь его коварство: если увлечься, то когда встанешь, окажется, что куда-то исчезли ноги.
«…нас всех заставляли поклясться, что мы не расскажем этого списка ни единой живой душе», - шепчет Компеньяка, наклонясь заговорщически, но не к кому-то конкретно, а просто к пустому блюду, где белеют кости адского петуха. – «Я слышал, что на выпускном экзамене каждому дают сказать по одному Слову из него, как на учениях в полицейской Академии – по одному выстрелу», - ты собрал расползающееся тестом внимание. Это становится интересным. Ты слышал слухи про то, что… что… «Слышал слухи» - о боже. Твой стиль пьян.
«…я знал, что он вышвырнет меня и экзамена мне не видать. Мы собрались с друзьями и после прощальной гулянки решили попробовать один раз. Само собой, пробовать должен был только я. И вот мы вышли во двор. Моё слово было…», - ты чувствуешь внезапный ужас, который не успеваешь понять. Будто лавина сейчас обрушится, но не успеешь даже подумать о том, что не успел подумать. Тяжёлая рука трактирщика хлопнула Компеньяку по плечу и тот поперхнулся. Трактирщик спрашивает, скалясь лицом, но не глазами, надо ли ещё закуски, и ты расцепляешь побелевшие пальцы на подлокотниках. Компеньяка вяло отмахивается от улыбающегося, как акула, хозяина, а ты смотришь на сержанта и видишь, как он смотрит на тебя. Он медленно выдыхает. Что это было? Вам пора.