Пелагатти был удручен. Он-то уже приосанился весь, приготовился принимать всеобщие восторги насчет ловко открытой картины. Алиска и то не смогла, а он — запросто.
Но на фоне голожопого Лекса победа коднара как-то затерялась. Не дождался он ни словечка хвалебного, ни даже одобрительного взгляда. Ну молодежь пошла! Лишь бы на стыдобу всякую поглазеть. Даже если кое-кто усиленно старается не глазеть — старого Пелагатти не проведешь!
А этот еще и поторапливает, ишь, бесштанная команда.
— Иду я, иду, — буркнул Пелагатти. И поплелся за остальными.
Кто-то, наверное, шел себе и любовался сказочным пейзажем, а вот коднар смотрел исключительно в пол, и настроение у него было поганое. Медленно закипала внутри досада на весь мир. Или это изжога началась от выпитого?
Еще и куры эти шныряют прямо поперек тропы… Одна чуть с лап не сбила, спеша по своим куриным делам в ближайшие заросли синей травы. Здесь уж Пелагатти вконец обозлился и в сердцах ка-ак наподдал ей пинка вдогонку! Хорошенько так, по-футбольному.
Курица, вопреки всему познавшая радость полета, рада совсем не была. Кудахнула укоризненно, заходя на посадку. А потом — хлоп! И исчезла в зарослях. Ни звука, и ни травинки не шелохнется. Как будто не в высоченную траву приземлилась, а в огромное облако ваты. Или в чью-то с готовностью раззявленную пасть.
— Ку-уда?! — кудахнул и сам Пелагатти от неожиданности.
Тут и фон Лихтенштайн, видно, тоже заметил неладное. Остановился и на кусты покрикивает. Выходи, говорит, который там, получишь по заслугам. Эх, идальго! Смелости ему не занимать, тут не поспоришь. Из одежды один мох — а всё туда же, злодеев наказывать.
— Точно! А ну, иди сюда! — поддакнул коднар. Грозно, но на всякий случай не очень громко. Если в тех кустах и правда кто-то целиком глотает куриц, может, они и коднаром закусить не побрезгуют?..