У мамы была замечательная фарфоровая чашечка, покрытая голубой глазурью и была она последней в своем роде, единственной сохранившейся из старинного прабабкиного сервиза на шесть персон. Мама пила из нее чай и приговаривала, что чувствует себя княгиней, не больше - не меньше.
Ташке, конечно, было любопытно, что такого в этой крошечной голубой чашечке и действительно ли она делает людей князьями.
Когда она стояла над осколками чашечки и волна жара поднималась от сердца к щекам и дышать было трудно и больно, а внутри что-то замерло и плакало, ей было страшно, почти как сейчас, когда она забыла напрочь телефон Игоря. Забыть этот единственно важный для нее номер было невозможно, но она все-таки зря напрягала теперь свою память - ничего похожего не выходило, цифры щекотали ее изнутри и никак не складывались, мерзко, издевательски хихикая. В досаде, в обиде сжала Ташка книгу-предательницу. Дружить с ней больше не хотелось, но это как встать в огромную очередь - на середине обязательно захочется уйти, но будет жаль уже потраченного времени и сил и придется стоять до конца.
Не такой ценой хотелось ей подружиться с магией, и Ташка насупилась, обиженная, не зная, что попросить, готовая уже буркнуть, что ничего-то ей от подобных обманщиков не нужно. Но путь был пройден и возвращаться назад было бы долго и бессмысленно, да и в жертву она принесла самое дорогое - дружбу и общение на равных, дельные необычные мысли и возможность говорить, не будучи высмеянной - и потому, смахнув готовую пролиться прямо на книгу слезу, Ташка прошептала "Хочу научиться магии" и тут же вздрогнула, но не от собственной дерзости и не от сбывающейся мечты, а потому что ее наконец заметили.
Ташка вытянулась в струнку, лихорадочно соображая, куда спрятать книгу,не сразу вспомнив про рюкзак.
- Уроки делаю, - елейным "какнивчемнебывальным" голосом промямлила она и, спрятав книгу в сумку, выбралась из-под фикуса. Впрочем, тут же выцепила голодными глазами груду пирожков и спустя мгновение, поедая первый, забыла все свои беды, серым пепельным налетом еще покрывающие ее мысли, но уже где-то на далеком фоне.