Топать милю за милей по пыльной каменистой дороге под палящим солнцем - развлечение на любителя. Особенно, когда во фляге не то, что виски - воды-то в обрез, в брюхе со вчерашнего дня ни маковой росинки, во рту от курева как койоты срали, а правый башмак "просит каши", удерживаемый от полного развала только бечевкой, намотанной поперек стопы. Нет, сэр, таким прогулкам старый Мурха О'Лоркейн был не рад! И от того, что выпадали они на долю Мурхи подозрительно часто, ирландец, понятное дело, "любил" их еще больше.
Словом, к вечеру старик налился злобой, как томат - соком. Покрытый красновато-бурой пылью с ног до головы, усталый и предельно трезвый, он только и искал, на ком бы выместить свое негодование. И появление на дороге другого путника, шагающего с противоположной стороны, оказалось как нельзя кстати.
Облик незнакомца только добавил Мурхе энтузиазма. Он секунду подумал, с чего начать беседу, обещающую стать необычайно содержательной, но франтик внезапно сам окликнул его.
Сказать, что О'Лоркейна рассердили обращенные к нему слова, значит ничего не сказать. Рожа старика вмиг покраснела от прилившей крови - хоть оладьи жарь. Он раззявил искривленный гримасой ненависти рот, и прокаркал:
- Чаво? Ты, паря, чаво кукарекнул? Я тебе, мистер Жопа-в-Полоску, скажу кой-чё получшее! Сымай пояс и сапоги - отделаешься парой плюх. Нет - я сам с тебя сыму!
Рука О'Лоркейна опустилась к поясу, на котором болтался без всякой кобуры, привязанный за скобу спускового крючка веревочкой старый, видавший виды револьвер с блеклыми металлическими частями, и обмотанной бурой от пота и грязи тряпицей рукоятью. Единственный зрячий глаз ирландца ощупывал фигуру визави...