Из-за линии дальних бурь появилась небольшая точка, что достаточно стремительно приближалась к пирсу. Ее появление было сопряжено с небольшим ветерком, что навевало мысль о магическом ускорении корабля. Ученики, что могли похвастать большей зоркостью перед сверстниками, могли различить в темном пятне галлеон, что мчался на минимуме парусов, развевающихся от небольших вихрей позади них. С ветром пришли запахи - смола, старый канат, древесина, да звуки саксофона. Источником же музыки была точка, что спокойно свесилась на носу корабля. Учитывая, что волны время от времени поглощали нос корабля, было необычно, что точка оставалась на том же месте.
Корабль приближался, музыка лилась и лилась. Лишь когда до пристани осталось около километра, некто прекратил играть, возвращаясь на палубу. Вблизи можно было заметить стальные плиты, из которых состояла обшивка галлеона. Корабль явно не являлся собственностью Остмарка, а корабли Нильфгаарда и Хэпиноса не хаживали в северных водах. Впрочем… это не было столь важно. К пристани скорой походкой шли двое. В низкой могли узнать Стража Ночи – Реасаэля. Вторая же гораздо превосходила габаритами даже Магистра, а на патрицианском лице застыла напряженная мина. Взгляд прибывшего незнакомца не предвещал ничего хорошего. Кивнув группе у пристани, он направился к ее дальнему концу, готовясь к встрече. Аррибан же, скомкано извинившись перед Тиберием и подошедшим Асурой, последовал следом за братом, держась чуть позади. С берега не было видно, что на корабле царила небольшая суета. У трапа была некая перебранка – обрывки разговора доносили о неприятностях с багажом. Вскоре причина стала очевидной – на глазах у встречающих у борта корабля образовывалась темное пятно. Первоначально его не было видно, так как бронелисты были не покрашены, но от они с чавканьем стали сползать с деревянного каркаса, обнажая приличных размеров прожжённую дыру. Из нее валил резко пахнущий дым желтоватого оттенка, и оставалось только дивиться тому «гению», что решил перевозить кислоту без магического барьера от коррозии. В образовавшуюся брешь сразу же хлынула вода, и через несколько минут корабль сел на мель.
Конрад никак не стал помогать «Де Профундису». Он изначально указал на ограничения в типах груза, но капитан, хоть и выслушал его, но ничего не предпринял. Конрада больше волновал источник странного шума в голове, что сейчас находился у спуска с корабля. Особого дискомфорта он не причинял – но и не был свойственен ему. Изначально он было подумал на недавний… инцидент со своим учеником, однако вскоре с ним связался Аррибан – брат слышал то же самое. Вот, наконец, спустили трап. Первым и единственным с него спустился незнакомец в простой одежде, выделяясь лишь неуместным в жару кожаным пальто черного цвета. Капитан и подчиненный, Гонорий Люциэль, спустился прыжком, сделав сальто в воздухе, под едва заметную сопровождающую усмешку Аррибана. Время не изменило привычек позера, что низко поклонился в своем светло-зеленом доспехе. С лица, что никак нельзя было назвать мужским, не сходила улыбка. Однако… глаза вечно позитивного Люциэля были тусклыми, апатичными. И, оторвав взгляд от столь чужих ему глаз, Конрад встретился им же с незнакомцем.
Он так же улыбался, но скорее не для выражения эмоций, сколько для поддержки собеседника. Он был довольно высок, хорошо сложен, держась достаточно открыто, но и сохраняя обособленность. Лицо… не носило никаких отличительных особенностей или деталей. Разве что несколько линий были Конраду знакомы – их он в зеркале видел. Большего о человеке (а был он именно человеком, ибо запах не с чем нельзя спутать) ничего на глаз сказать было нельзя. Незнакомец так же низко поклонился, после чего сказал:
- Меня зовут доном Коннором, герцогом Иксианским. Наш общий знакомый, придя в восторг от некоторых моих товаров, пожелал пригласить меня сюда, - и, выпрямившись, добавил: - Мой предок.
Позади от Аррибана едва ли не физически полыхнуло интересом к новому лицу, впрочем, практически мгновенно скрытого за уже привычной лёгкой улыбкой - оба вампира уже догадались об источнике "шума" в ментальном плане, и слова Коннора лишь подстегнули и без того гипертрофированное любопытство Аррибана, впрочем, продолжающего молчать, тем самым уступая своему брату.