Внезапный шлепок по мягкому месту заставил Алисандера прогнуть назад спину, окончательно и бесповоротно выдрав его из романтической линии повествования. Он ведь давненько не чувствовал себя так уютно рядном с кем-то… За что так? Словно ведро воды на голову – очнись, парень! На корабле убийство!
Момент был испорчен, омрачен дурными вестями, не присоединиться к общему собранию было бы сейчас неправильно. Да и настрой ускользнул, как верткая рыба из рук. Дейдре заволновалась, прижимается, но ничего не попишешь – он, приобняв девушку за плечи, направляется с нею к группе собравшихся вокруг Тиберия людей. И что он слышит по дороге? Обвинения, оправдания. Абитуриенты шелестят, обступив виновника. Алисандер помнил, как это бывало: тренировочные бои, но они уже давно не дети, и в руках у них вовсе не деревянные мечи. Командир велел привыкать к стали, учиться чувствовать настоящий клинок в руке. Без жертв в первый раз, увы, не обошлось. Многие юные храмовники в тот день провели в лазарете, кто с переломами, кто с царапинами, но одного из них тогда вынесли прямо с тренировочной площадки, на носилках, укрытого белой простыней. Кто виноват? Курсант, науськанный на бой, в руке которого был «взрослый» меч впервые? Или учителя, коим были вверены жизни молодых и неопытных бойцов? Ответ лежал на поверхности, но «убийце» все равно досталось порицание от товарищей.
Храмовник слушал, слегка сильнее прижимая Дейдре к себе за плечо, но ничего нового он не услышал, и обсуждать тут было, по сути, нечего. Он просто протиснулся сквозь толпу в центр, к Тиберию, оглядел его с ног до головы совершенно равнодушным взглядом и спокойно сказал, положив тому свободную ладонь на плечо:
- Пойдем выпьем. Тебе не помешает.