Акакий (о да, список альтернативных имен все еще был способен поразить воображение) решил, очевидно, наладить контакт с аборигеном. В известном смысле Скуратов уважал целеустремленность: сражаться до победы, добиваться своего не смотря ни на что и прочие подобные идеи... вдохновляли. Однако некоторые предприятия казались ему изначально пустыми, как, например, попытка разговорить беззубого и немого деда.
Как оно часто бывает, с наступлением ночи жрать захотелось неимоверно. Однако же доверия к фуражу Вениамина не было никакого, тем более, Георгий не чувствовал за собой права на эту пищу, ведь он, во-первых, был против ее добычи, а, во-вторых, активно участвовал в том, чтобы его товарищ как можно скорее прекратил сбор этих... плодов.
Выбесило то, что Веня занимался этой псевдонаучной социологической фигней именно тогда, когда Гера решил хоть как-то обустроить их временное убежище. И, в тот момент, когда все было готово для костра, Скуратов почему-то молча встал и под шумок вышел из башни. Пусть продавец хот-догов тыкает палкой старика, пусть Дед плотоядно пялится на Веню: какая ему, Скуратову, разница? Георгий захлестнуло отчаяние: только сейчас, в обществе этих двоих, он почувствовал себя ужасно одиноким. А потому Скуратов отошел на достаточное расстояние от башни. Затем, в надежде, что его не увидит Дед со своего насеста, достал из сумки таинственную бутылку, подпилил ключами горлышко, после чего обернул его краем рубашки и сломал.
"Плюс два к силе, плюс три к выносливости", - усмехнулся про себя Гера.
- Твое здоровье, la Luna! - поднял Скуратов бутылочку поближе к подруге Луне, после чего одним махом осушил ее.
Пошло оно всё!