Боль уходила, как прибой, с брызгами пены, накативший на берег, возвращается в морскую пучину. Он снова смог вздохнуть, и вдох этот был спокойный и глубокий, словно не из Геры минуту назад будто выбили весь дух. В нос ударил смолянистый, свежий запах хвои.
Вернулся и слух. В лесу никогда не бывает тихо, но именно эти звуки - или даже музыку - природы мы называем тишиной. Песня мира, тихая и спокойная. Гармоничная. Непотревоженная людской суетой...
Скуратов открыл глаза и увидел... Вроде бы сосны. По крайней мере, что-то похожее. Голубой свет печальной хранительницы ночного неба лился с далекой высоты, словно поглаживая Георгия по голове. Луна всегда была ему доброй подругой.
Пересохшие губы с легкой болью разомкнулись и беззвучно произнесли:
It shone, pale as bone
As I stood there alone
And I thought to myself how the moon,
That night, cast its light,
On my heart's true delight,
And the reef where her body was strewn.*
Гера позволил себе не двигаться еще тринадцать секунд, после чего поднялся с земли. После того, что случилось, он особенно не хотел заработать воспаление легких. И, наплевав на все каноны жанра, первым делом полез в карман за мобильником.
Не звонить. Не проверять сигнал. Скуратов хотел проверить время. Время, которое стало бы отправной точкой для размышлений.