Мысль о том, что Катя решила броситься под машины пришла внезапно и четко. Это было не ощущение, это было знание. Георгий был уверен в том, что она бежала навстречу смерти.
Он стоял на остановке и смотрел замедленное кино. Поворачивались, широко распахивая глаза люди. Машины еле плелись, обдавая прохожих синусоидной волной звука, подчиненному эффекту Доплера. Сверкали, отражаясь от окон зданий и торчащих то тут, то там кусков металла и пластика - неизменных атрибутов современной эпохи.
Он стоял не потому, что был оглушен и ошарашен ее поступком. Он стоял и смотрел, потому что это был его выбор. Гера никогда не был согласен с теми, кто утверждал, будто бездействие - это отсутствие выбора. И то, что происходило сейчас, было явным подтверждением позиции Георгия.
Скуратов не собирался бросаться вслед за ней. Он не стал кричать, умолять ее остановиться. Георгий был из той породы, что с рождения чувствуют деление всех людей на два типа: хищники и жертвы. Конечно, это не значило для Геры, что все "хищники" умные, крутые и успешные, а все "жертвы" слабые, тупые и безвольные. Но разницу это он ощущал загривком, и популярная в кругах криминалистов наука виктимология давала все необходимые подтверждения этому чувству.
И с того самого момента, как красная и зареванная Катерина взяла низкий старт, из души Георгия ушло все беспокойство за девушку. Скуратов, сам не замечая того, перестал персонифицировать Катю. Она превратилась в безликого суицидника из толпы, который не заслуживает ни малейшего уважения. Это было бегство. Она бежала, трусливо поджав хвост, намереваясь решить свои проблемы за счет чужих людей. Она сейчас не думала о том, что у водителя, который ее собьет, могут быть в машине маленькие дети. Не думала о тех, кто будет отскребать ее останки от асфальта. За что уважать таких людей? Они ведь тоже сделали свой выбор. А значит - зачем их защищать?
Гере даже не потребовалось усилий, чтобы обдумать все эти идеи. Они были прочно и давно впитаны наставлениями отца. Человека, от влияния которого Скуратов-младший отчаянно пытался избавиться. Ради чего влачил такое же жалкое существование, как и та, что сейчас бросалась под колеса. Но, в отличие от нее, он не собирался сдаваться. И уж точно - не вот так.
"Завтра подам заявление по собственному," - вяло, отстраненно подумал Гера. "Теперь только и разговоров будет... В конце концов, год - это уже неплохой стаж. А увольнение теперь объяснить труда не составит. Позвонить каким-нибудь кретинам-сокурсникам, вскладчину открыть юридический центр и ебись оно конем...".
А рука тем временем скользнула в карман. Ладонь обхватила мобильник, и пальцы уже привычным движением набрали клавиши.
Ноль.
Три.