Он отвечал, он распалялся! И чем ярче он горел, тем сильнее заполнялась водою Катя. Глаза ее за толстыми линзами снова заблестели, слезы вышли из дозволенных границ и потекли ручьями, а он все не останавливался. Так рушились надежды. Еще пару мгновений назад она бы грудью встала за него, подставилась бы под пули, чтобы спасти этого бледного рыцаря. Но ему не пристало прятаться за чьей бы то ни было грудью, даже такой пышной как у нее. Она не нужна ему была вся, целиком. Не только потому, что она не красавица. Оказалось, что он считал ее страшной изнутри. Самую ее суть считал ничтожной. Так ей казалось. Так она уже для себя услышала.
Это был страшный всхлип. Будто сами легкие всхлипнули плеврой. Она кинулась прочь, не оглядываясь. Она кинулась прочь. Ничтожество. Ничтожествоничтожествоничтожество!!! Ради тебя меняться не собираюсь! Ничего, ради тебя! Потому что ты ничтожество! Прочь! Прочь с глаз! Прочь!
Не смотря на всю крепость Кати снаружи, она была совсем слабым человеком изнутри. Обидеть ее было - раз плюнуть. Обидеть можно было даже ненароком. Но тяжело даже представить то, что пришлось ощутить Кате, признавшись, впервые признавшись человеку, мужчине(!) в своих чувствах и выслушав такую речь. Нет, это было не страшно, и не больно. Это было ужасающе. Это было невыносимо. Она бежала прочь, и не понимала, как вообще еще может бежать. Бежать! Ничтожество не способно бежать! Ничтожеству положено исчезать с лица земли, ибо уродство, как оказалось, не только физическое, но и душевное, не способно находить в себе силы жить.
И Гера в тот момент понял, куда бежит Катя. Катя бежала умирать. Прямо на проезжую часть, в какой-то сумасшедший автомобильный поток. Она не в силах была остановиться. Самосохранение было уничтожено вместе с достоинством. Растоптано, выжжено, вырвано. Страшная пустота зияла в ее голове. Ей нужно было умереть, чтобы очиститься, чтобы переродиться в бабочку. Выползти из этого страшного кокона, из этих жмущих лифчиков и мокрых плавок. Выползти из тесных юбок и потных кофт с провонявшими подмышками. Покинуть набитое жиром и грязными фантазиями тело и освободиться. Выдохнуть, выблевать все, что накипело. Умереть, чтобы забыть. Потому что существовать дальше сил больше не было. Единственная дверь, ради которой она еще находила в себе силы дышать, была с грохотом захлопнута, не смотря на ее отчаянный стук и мольбы. "Стучите и вам откроют!".. Она бежала умирать.
Паша с готовностью выслушал заказ Сашеньки, а вот деньги наотрез брать отказался, списав все на благодарность за заботу о его, похоже, окончательно испорченной рубашке. Однако, судьба рубашки тут совершенно никому важна не была. Вытолкав Сеню в коридор, Павел скрылся из виду и в офисе стало тихо. Обидчиво пыхтела Юлечка, отчего-то пошедшая красными пятнами. Звонко пискнула микроволновка, извещая Веру Васильну о выполненном боевом задании. Тучная женщина прошаркала до своего кабинета и скрылась в нем, прикрыв за собой дверь. Еще минута и до девочек донесутся чавкающие звуки. Где-то затянул грустную песню оголодавший Василий. Он знал, что, пообедав, работники местного офиса обязательно поделятся с ним остатками былого пира, поэтому Василий душевно исполнял, чтобы точно про него не забыли и решили таким образом заткнуть едой. А потом вдруг затих. Резко оборвался голос и чуть погодя из кабинета выскочила Вера Васильна с квадратными глазами: Василию плохо! Испуганная, бледжая, какая-то вся разом похудевшая. Будто то не бомж за окном, а сам Марат помирал. Юленька сразу оживилась и поскакала к окну.
- Фуу! У него пена изо рта идет!
Мужичок, смуглый, но сейчас ужасающе бледный, распластался на земле и судорожно дергался в приступе внезапной эпилепсии. Вера Васильна в ужасе застыла у окна с прижатыми ко рту маленькими пухлыми ручками. Юлечка с отвращением смотрела на эту картину и ждала, чем же дело в итоге кончится. А мальчишки уже, разумеется, далеко ушли, их не дозовешься. Тяжелый груз ответственности свидетеля медленно опустился на хрупкие плечи Александры.
А ситуация в случае Гели была совсем не смешной, и уж тем более не дурацкой. Старые дома, провисшие телефонные провода, неизвестный, что поджидает ее за дверью и пытается попасть в квартиру. Где уж тут смеяться. Старушка, не старушка - тут не поймешь. Ведь в глазок не заглянешь. Тут и у двери-то стоять страшно. Совсем одна, в чужом городе, без возможности позвать на помощь. И что-то мерзкое, спешащее ворваться в твою жизнь, в твой еще совсем новый мирок. В такие моменты хочется, чтобы разбудили, растолкали, да пусть даже мерзкий будильник протрезвонит над самым ухом и ты, невыспавшийся и в холодном поту, вскочишь с кровати под ритм колотящегося сердца, и будешь благодарить за такое пробуждение, ибо дальнейшее было невыносимо. Но никто не будит, никто не спасает. Ты одна! Прочувствуй это свое одиночество в миг опасности. Второй раз тьма подступает ближе некуда. Теперь ты не спрашиваешь, кто там, и что ему нужно. Теперь ты не пытаешься подойти к двери. Теперь ты ценишь минуту спасения. Теперь ты готовишься к худшему, хотя все еще предполагаешь, не отпускаешь надежду на лучший исход.
А потом все стихает. В дверь перестают ломиться. Ты тихонечко мысленно выдыхаешь.
А дверь медленно открывается.. цепочка падает, будто ни на чем и не держалась. И в квартиру заглядывает старушечье лицо. Совсем теперь не улыбчивое...