Утро понедельника добрым, как известно, не бывает. И вообще, это самое утро понедельника - настоящая череда испытаний, через которую предстоит пройти, прежде чем добраться до обеда понедельника и долгожданного вечера понедельника. Тем не менее, утро продолжалось, и голос из селектора был предзнаменованием предстоящего собрания. Народ услышал, горестно вздохнул и принялся неохотно и нервно собираться.
А в офисе, тем временем, стоял терпкий аромат кофе. Каждый успел уже отхватить горячую порцию горького напитка, пробирающего до мозга костей. Беатрис, местная кофеварка, готовить мягкий кофе не то что бы не любила, сколько не хотела. И даже режим самого легкого напитка превращала в адскую дурь, от которой хотелось слушать тяжелый рок и изображать из себя солиста, стоя на рабочем столе. Беатрис была хорошей кофеваркой, но ленивой и с придурью, подстать местному бухгалтеру, нервно накладывающему третий слой вишневой помады на пухлые губы.
Вера Васильна сегодня была не в духе. Ее рвения пристыдить Сашу и пустить по офису новый вонючий слух не удались. А ведь она так старалась! А Сашка не то что не оценила, и ухом не повела. Ни красных щек, ни бегающих глаз - ничего! Врала и не краснела! А потом еще и сбежала в кабинет шефу, посмеяться, видать, над бедной больной женщиной. Ну ничего! Будет и на этой улице праздник.
Когда же Саша подошла за тоналкой, бухгалтерша даже, кажется, крякнула с досады. Ну никакой совести у этой молодежи! Смерив юную барышню осуждающим и пристыжающим взглядом, она недовольно пододвинула тональник к девушке и вся погрузилась в медитативную покраску своих соблазнительных губ.
И чего, собственно, шеф находит в этих малолетних дурах, когда прямо в пятнадцати шагах от его кабинета сидит такая жрица любви! Сиськи - о, ляжки - огого, и что он в тех костях находит? На пятый раз пройдясь по губам, Вера Васильна, наконец, откладывает косметику, берет толстую папку отчетностей и направляется в кабинет. Там ее ждет внимание от Марата, о это прекрасное утро понедельника, когда он будет смотреть и слушать ее, делая вид, что все понимает. Как и она будет делать вид, что все понимает в его горящих в ее сторону глазах.
Женщина входит в кабинет, благоухая тяжелыми сладкими духами, покачивая бедрами проходит до своего излюбленного места, (не зря же она ходит на восточные танцы) садится за широкий стол переговоров и довольно улыбается Марату. А вот и я, сладенький, твоя королева!
А вслед за ней в кабинет начальника вплывают пять операторов калл-центра. Венчает их Гера, поскольку все тряслись и не решались, и лишь когда он направил свои стопы в кабинет, кинулись со своих мест за ним, выстраиваясь в стройную очередь. За Георгием шла Катерина. Это была небольшого роста полненькая девчушка, возраста совершенно неопределенного, но, благодаря гонору и нраву, ей можно было накидывать добрый десяток лет. Премерзкая Катерина была выскочкой, она ненавидела всех, начиная с себя и своей фигуры. И, не смотря на то, что была ниже всех ростом, на всех смотрела высокомерно и надменно, а ля Вера Васильна. Кажется, они даже начали нравится друг другу, но об этом пока никто не догадывался.
Стройной очередью за Катериной шла прекрасная Юлиана, то бишь Юлечка, отрада очей Марата. Высокая, стройная, белокожая девица, блондинка с огромными тупыми голубыми глазами и миловидным личиком. Ее лицо почти всегда выражало восторг и удивление, будто на глазах ее разыгрывалась какая-то театральная пьеса. Юлиана была столь же красивой, сколь и глупой, но ей, разумеется, это прощалось. А прощалось ей в данном случае сейчас Павликом, идущим вслед за ней и чуть отстающим, чтобы не лишать себя такого приятного зрелища подтянутой попки, прикрытой милым голубым платьицем. Взгляд рыжего парнишки обнимал ее стройные ноги и скользил вверх, под самую юбку, уже мысленно представляя продолжение этого божественного тела.
Павлик был отвратительным типом. Он был тощ, мелок и прыщав. Ко всему прочему у него были курчавые рыжие волосы и мерзкий скрипучий голос. И все бы ничего, только вот Павлик, вопреки своему отражению и мнению окружающих, мнил себя великим мачо, и даже ходил на курсы пикапа. Правда курсы эти мало чем помогали с Юлечкой, совершенно не желающей поддаваться на чары рыжего искусителя.
А вот венчал все это шествие самый мировой парниша из всех. Его звали Станиславом, но в простонародье он звался просто Сеней. Сеня был растаманом, он был хиппарем и просто отличным парнем. Он, казалось, был вечно угашенным и вечно пьяным. Ему всегда было все по колено и "ваще ништяк". До сих пор неизвестно, как так вышло, что его взяли на работу, но он тут был. И он умел слушать болтливого Павлика, вещающего о своих сексуальных подвигах, и успокаивал истеричную порой Юлечку, в очередной раз сломавшую ногтик, и мирился с надменной Катенькой, отпуская в ее сторону ненавязчивые комплименты. В общем Сеня нравился всем, а все нравились ему. Или же ему было на них пофиг - разницы, кажется, для Сени это не имело.
А собрание начиналось неумолимо. Все расселись по местам. За широким столом переговоров, венчая собрание, восседал Марат. Рядом с ним расположилась равнодушная к таким собраниям Саша, подле Саши сел Гера, следом за ним, через стул, образовалась Вера Васильна, еще через стул рядом сел Павлик, затем Катерина, белой завистью завидовавшая Александре в том, что та имеет честь сидеть рядом с таким прекрасным Георгием, от которого у нее сводили коленки и сердце опускалось куда-то в пятки при взгляде на это бледное аристократичное лицо, у ее левого плеча расположился Сеня, наполовину стекши под стол, и уже подле шефа расположилась душистая Юлечка, благоухая каким-то сверхприятным и нежным ароматом, в голубом платьице и под стать ему голубыми глазищами. Казалось, Юлечку можно было посадить на стул перед всеми и собрание вести, просто глядя на нее, потому как скользнешь по ней глазами и второй раз скользнуть захочется. Красивые люди они такие, приятные для глазу.
Собрание, по шаблону, начиналось со вступительной речи директора. На этот раз ему было что сказать: операторы калл-центра были на 80% новенькими. В том месяце как раз уволилась очередная четверка. Эти проработали только первую неделю и это собрание для них было новым и пугающим. Доклад страшно важной Веры Васильны свелся к тому, что в том месяце работали плохо, работники, что были уволены, трудились не в полную силу "и будем надеяться, что эти юные дарования проявят себя куда лучше прежних". К слову, она всегда так говорила, и все эти ее заглядывания в папку с непонятными подсчетами были не более чем актерской игрой. Это знали все, кроме новых душ, полагавших, что уж за ними не заржавеет.